"Я видел себя уничтоженным в глазах общества, - писал Пушкин, - я упал духом, терзался... Ведь мне было тогда всего 20 лет!"
"...Я решился высказать в своих речах и сочинениях столько наглости и буйства, чтобы правительство, наконец, вынуждено было отнестись ко мне, как к преступнику: я жаждал Сибири или крепости, как восстановления чести". Именно в эту пору Пушкин написал одну из эпиграмм на Аракчеева. Одобрял Занда, убившего агента русского правительства Коцебу, восторгался убийством герцога Шарля Беррийского, сидя в театре показывал портрет убийцы герцога Пьера Лувеля с надписью "Урок царям". Эти намеренно сочиненные произведения и намеренно вызывающие поступки и выдаются обычно за доказательства революционности Пушкина.
Тот, кто внимательно прочтет статьи Пушкина о Радищеве, тот конечно только улыбнется, читая в статьях современных потомков Радищева, что "Пушкин высоко чтил Радищева и его знаменитую оду "Вольность" в которой воспевалось убийство царей, нарушающих интересы народа". Только в ранней юности Пушкин написал оду "Вольность", в которой можно усмотреть подражание Радищевской оде "Вольность"... Но в Пушкинской оде звучат уже настроения совершенно чуждые Радищевским. Уже в ней Пушкин пишет:
Но вечный выше вас закон
И горе, горе племенам
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу иль царям
Законом властвовать возможно.
Радищев призывает к убийству царя, Пушкин предупреждает царей, что если они будут нарушать закон, им грозит гибель. Радищев принципиальный противник монархии вообще. Юный Пушкин противник не монархии вообще, а только монархов, изменивших духовной сущности монархии и превратившихся в тиранов. А это совсем не одно и то же. Поверив в клевету, распространявшуюся в его время о Павле юный Пушкин считает его тираном, называет "Калигулой" и "венчанным злодеем", но все же осуждает убийство его.
О стыд, о ужас наших дней! - пишет он.
Как звери вторглись янычары
Падут бесславные удары
Погиб увенчанный злодей.
Радищев так бы не написал. Убийцы Павла для него были бы не "янычары", а "святые мстители".
Известный знаток права Гольденвейзер обращает внимание на то, что в этом "революционном" произведении Пушкин высказывает убеждение, что законность, свобода и равенство могут отлично существовать и при самодержавии". А в возрасте 22 лет в "Послании к цензуре" он высказывает уже точку зрения, которая в зрелые годы становится основой его политического мировоззрения:
"Что нужно Лондону, то рано для Москвы", - пишет он. И высказывает совсем уже не революционную мысль, что рабство в России падет по мании Царя. Политические идеалы у Пушкина уже в это время были весьма умеренные: он жаждал освобождения крестьян, склонялся к конституционной монархии и хотел чтобы выше царей стоял высший закон.
II
Пушкин признавался, что он в минуту раздражения написал только одну эпиграмму на Карамзина. Возможно, что он написал следующую эпиграмму:
Послушайте я вам скажу про старину,
"Про Игоря и про его жену,
"Про Новгород, про время золотое"
И наконец про Грозного Царя.
- Эх, бабушка, затеяла пустое:
"Окончи лучше нам Илью-Богатыря".
О других эпиграммах на Карамзина Пушкин писал, что "они глупы и бешены". Такой глупой и бешенной является и приписываемая Пушкину эпиграмма:
В его "Истории" изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прельсти кнута.
Но и в отношении первой эпиграммы твердо не установлено, что ее написал Пушкин. П. Вяземский считает, что ее написал Пушкин, а другие приписывают ее Грибоедову.
Пушкину, например, приписываются две таких эпиграммы на Аракчеева.
Всей России притеснитель
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А Царю - он друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Кто ж он "преданный без лести"?
Просто фрунтовой солдат.
И вторая:
Холоп венчанного солдата
Благодари свою судьбу:
Ты стоишь лавров Геростата
Иль смерти немца Коцебу.
В примечании к этим стихотворениям (Собрание сочинений Пушкина. Том II, Из-во Брокгауз-Эфрон, стр. 548), мы читаем, например, такие "доказательства":
"...Автографов, конечно, нет, но подлинность обеих эпиграмм никем не оспаривалась, хотя первая из них - "Всей России притеснитель" - как будто не совсем подходит к Пушкинскому складу стиха и выражения".
Подлинность второй, оспаривал близкий друг Пушкина князь Вяземский, написавший на полях берлинского издания: "Вовсе не на Аракчеева, а на Струдзу, написавшего современно смерти Коцебу политическую записку о немецких университетах".
Итак, одна эпиграмма написана Пушкиным, но не на Аракчеева, а на Струдзу, а в другой деревянный стих совсем не Пушкинского склада. И тем не менее, написавший эти примечания П. Морозов, с апломбом заявляет "но подлинность обоих эпиграмм никем не оспаривается". Типичный пример интеллигентской логики.
Подозрительно так же то, что эти эпиграммы впервые были опубликованы Н. Огаревым в сборнике "Русская потаенная литература XIX века". Политическая тенденциозность этого сборника ясна всякому.
Долгое время считалось, что Пушкин написал следующие две эпиграммы, связанные с именем Фотия.
Эпиграмма на графиню Орлову.
Благочестивая жена
Душою Богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию.
Разговор Фотия с Орловой.
Внимай, что я тебе вещаю: