– Не начинай, – огрызаюсь. Слишком уж она дерзкой стала. А мне самому тошно. Хотя я бы её сейчас всё же треснул. По заднице.
Признавать этого не хочу, но… Ребёнок-то мой. Да и девка эта… Что-то не то чувствую. И рядом, и поодаль. Совесть мучает что ли? Да странно. Нет у меня её.
- Тебе нельзя домой, если не хочешь, чтобы ещё один больной придурок пришёл за тобой и не сделал того же самого, что Райский, – пояснять это нет никакого желания. Но всё же. – Ты теперь в дерьме, Майя, по уши.
– Я знаю, – неожиданно отвечает, но уже более - менее спокойно. Что это она? Откуда?
– И что ты знаешь? – выгибаю бровь и издаю смешок. Интересно узнать.
– Я слышала разговор того мужчины, – она зарывается лицом в колени. Сводит пятки в белых носках вместе. Миленько. – О наследстве. И о том, что теперь на меня охотится толпа головорезов…
Умная. Молодец. И приспосабливается быстро.
Вон как шустро просекла. Меня увидела – испугалась. А потом про ребёнка вспомнила. Решила надавить. Вдруг поможет.
Помогло.
Хотя, я её и так искал. Забрал бы, даже если и не беременная была. Я же рыцарь благородный. Супермен, блять.
Грехам своим искупление ищу.
– Ты не кричишь, – замечаю её спокойствие.
– Смысла нет.
– Почему же? Я ведь здесь. Украл тебя. Везу в своё звериное логово, где буду иметь, иметь, иметь. А ты и сопротивляться не сможешь. Защита же нужна. Да и не спасёшься. Выйдешь – жизни лишишься. Ты должна сейчас в истерике биться. Но почему-то не делаешь этого. Хочу услышать твою точку зрения.
Она слушает молча, не прерывает. Отворачивается к окну, смотрит на улицы через тонированное стекло.
– Я смирилась, – отвечает равнодушно. Апатично. Участь свою приняла. – Не хочу этого говорить… Но лучше уж ты, мудак, чем тот же Райский, что…
Её передёргивает. Трястись начинает. Плечи подрагивают.
И тихий всхлип разлетается по салону авто.
Её слова не до конца до моего ума доходят.
– Что он сделал? – прищуриваюсь, пододвигаясь к ней. Хочу её лицо видеть. Ладонь к нему тяну, хоть и понимаю – неприятны ей мои прикосновения. Как только дотронуться пытаюсь – отстраняется.
По этой же причине тогда держаться не смогла. Боится. После всего, что я с ней сделал.
– Что он сделал, Майя? – спрашиваю уже жёстче. – Отвечай. Сейчас же. Изнасиловал?
– Нет… – очередной всхлип. По душе царапает. – Пытался. И трогал меня. Везде. Какая разница? Он такое же животное. Вы все здесь ненормальные. И одинаковые.
Злость вспыхивает с новой силой. Я на звание самого доброго не претендую. Но она реально стала слишком смелой. И всё же ударить не могу. Но рука тянется. Медленно. Мучительно.
Одёргиваю. Она и так многое пережила. Я знаю, что делают с девушками в доме Райского. Ничего хорошего.
Я на его фоне – ангел.
Цежу сквозь зубы:
– Чего же тогда со мной пошла? Животным. И сидишь сейчас здесь, дрожишь, боишься, но не пытаешься ударить. Выпрыгнуть. А я ведь могу разложить тебя прямо здесь и сейчас. Почему, Майя, а?
Так и хочется услышать её ответ.
– Потому что у меня выбора нет. Не ты, так кто-то другой.
И всё же не глупая.
– Тем более… Я беременна. От тебя. И, может, хоть сейчас ты будешь относиться ко мне мягче.
И доля правды в её словах есть.
Я её не трону.
И нет, не из-за ребёнка.
А из-за того, что повёл себя как конченный уёбок. Нет, я не жалею о том, что тогда так обращался с Майей. Но после разговора с Назаром…
Осознал.
Как током прошибло.
Не сразу. Как в замедленной съемке. И бухать из-за этого стал.
Впервые в жизни это скажу – вину почувствовал.
Но нет. Хорошим человеком я от этого не стану.
Но теперь мне надо защитить эту девчонку. И моего ребёнка. Это будет моей платой. Моим извинением за то, что ей пришлось пережить. Искуплением.
Я не стану к ней по-другому относиться. Но трахать не буду. Наверное. Если сама не захочет. Или всё же…
Бля, нельзя о сексе думать. Как вспомню, что на Майе сейчас ничего нет, яйца разбухают. И член, что покоится в лежачем состоянии уже три месяца, начинает подниматься.
А у меня мат изо рта рвётся.
– Умно, – киваю и решаю поставить решающую, жирную точку в нашем будущем сотрудничестве. – Мои условия: ты подчиняешься, не ноешь, не создаёшь мне проблем. В ответ я тебя защищаю.
– А моя семья? – сжимаю плотно зубы. Я похож на благотворительный фонд?
– Перегибаешь, – слишком многого просит. Мне не интересна та женщина и тот пацан. Если они умрут, максимум, как это отразится на моей жизни – я увижу заплаканное лицо Золотовой. И всё. Не хочу париться.
Мне сейчас важна и интересна только она. И тот, кто растёт у неё в животе. Хоть я и понятия не имею, что с этим делать.