А когда я готов поверить, что жизнь налаживается, на горизонте появляется мать.
Вместе со своей вечной протеже — Анечкой из рода Беловых. Дочери того самого музыкального продюсера, который специализируется на раскрутке молодых звезд. Он и из Анечки пытается вылепить этакую Рианну отечественного разлива, но пока что продукт отцовской любви больше похож на Рианну версии «тот самый дешевый Китай».
Зато моей матери Анечка очень нравится, и она даже не скрывает, что заделалась нашей сводней. Только потому, что в руках моей семьи основные медийные каналы и издания, я не даю спелтням об их тесной дружбе расползаться дальше положенного.
Не потому, что мне неприятно быть заочно сосватанным, а из здравого расчета. Пока я хожу в статусе почетного холостяка, многие богатые папаши предпочитают не сраться со мной в открытую. Как знать, вдруг придется породниться.
Мать сухо чмокает меня в щеку и тут же заявляет, что я просто обязан сводить Анечку на прогулку по пляжу и показать ей местные достопримечательности, как будто мы не на долбаном тропическом курорте, а в Лондоне или Париже.
— А это кто? — спрашивает она, когда в баре гостиницы ко мне подходит Снежана и, как порядочная, отрабатывает свои деньги попыткой меня приласкать. На этот раз я это позволяю, потому что Анечке самое время открыть глаза и увидеть человека, за которого ее хочет выдать моя мать. Судя по ошалевшим глазам «китайской Рианны», она была обо мне лучшего мнения.
— Это проститутка, — говорю я, опрокидывая в себя порцию белого рома. Горло обжигает приятной горечью, словно я без последствий проглотил лезвие. — Я забочусь, чтобы не подхватить заразу от местных. Считай, что это прививка.
Мать жует губами и укладывает ладонь Анечки себе на сгиб локтя, похлопывая с покровительством всесильной женщины.
Анечка, конечно, не страшилище, но точно не в моем вкусе. Хотя бы потому, что меня не привлекают поделки врачей. На ее идеально ровном носу, яблочках щек, разрезу глаз и даже сиськах висят пятизначные ценники. Не представляю, что должно случиться, чтобы мне захотелось держать возле себя ходячую рекламу пластической хирургии.
Но что-то все-таки случается.
— Мы ужинаем вместе с моим братом, — говорит мать. — Ты должен пригласить Аню.
Ужин с Димой.
Хотя, нет, правильнее будет сказать — целый длинный вечер с Кирой.
Моя мать ведет какую-то свою игру, но что-то мне совсем не хочется вникать в ее планы.
Глава одиннадцатая: Кира
— По-моему, к этому образу чего-то категорически не хватает, — вкрадчиво говорит Дима, когда я верчусь перед ним, только что встав из кресла стилиста.
Толкает меня к зеркалу… и я знаю, что будет дальше. Он частенько проделывает один и тот же «трюк» — становится сзади и надевает на шею дорогое украшение. Сегодня это обруч из белого золота с сапфировой подвеской в форме ракушки. Красивая вещь, которая бы обрадовала любую женщину, а меня душит, как будто на шею накинули петлю.
— Тебе нравится? — Дима ведет пальцами вдоль по моим ключицам и сокрушенно вздыхает, одними губами говоря, что мне нужно больше есть.
Обязательно. Я обязательно научусь есть больше, жить, как все нормальные люди.
Получая удовольствие от еды и не комплектовать по поводу своей испорченной внешности, но точно не сегодня. И, если не врать самой себе, не в ближайшее время.
— Очень красивое, — отвечаю я, и поворачиваюсь, чтобы поблагодарить Диму поцелуем.
И снова все ломается. Необратимо, прямо с обрыва, без шанса уцелеть, летят в пропасть мои попытки отделаться от мыслей о Габриэле. Я, как ребенок, целый день выстраивала защитные стены, убеждала себя, что я в само деле совсем ничего не почувствовала, и что моя игра была безупречной, но вдруг оказалось, что моя крепость была из песка, ее смыло первым же штормом реальности.
Дима обнимает меня за талию и поторапливает к выходу. Сегодня у его друзей, с которыми мы здесь отдыхаем, важное событие — они хотят сделать заявление о том, что обручились. И меня подворачивает от одной мысли о необходимости улыбаться, радоваться и источать счастье за других. И там будет Габриэль. И его мать. Дима «осчастливил» меня этой новостью часа два назад, а я до сих пор не придумала ни одной мало-мальски рабочей стратегии сопротивления этому семейству.
Я просто не смогу там находиться, потому что до самого нутра, до рези в желудке хочу еще хотя бы один поцелуй человека, которого ненавижу всей душой. И эта потребность такая сильная, что просто странно, как до сих пор не проступила на лбу предупреждающей надписью: «Эта женщина насквозь порочная».