Зачем я его поцеловала? Потому что хотела его попробовать, как грешница, не удержалась перед яблоком искушения.
— Ты слишком переживаешь из-за всего этого, — догоняет меня Дима, и берет за руку, переплетая наши пальцы в неразрывный замок. — Я не дам тебя обижать, Кира.
— Знаю, — натужно улыбаюсь в ответ.
И знаю, что даже если он будет очень стараться, Габриэль с его ненормальной матерью все равно разделают свой персональный десерт — меня.
Мы выходим из гостиницы в приятные тропические сумерки, и я позволяю себе вольность немного расслабиться, попробовать кожей легкий ветерок со вкусом морской соли и будущего дождя. Я благодарна Диме, что он делает мою жизни наполненной, и я больше не пустая бутылка. Правда, и не дизайнерское винтажное изделие, которое любой коллекционер захочет к себе на полку. И если я не придумаю, что делать за этим ужином, то превращусь в бутылку с призывом о помощи.
В баре занята целая секция, куда вход только по приглашениям. Мы с Димой приходим как раз, когда официанты один за другим приносят подносы с закусками. Все выглядит невероятно аппетитным, и я с облегчением перевожу дыхание, потому что с момента, как мы сюда приехали, это мой первый действительно настоящий голод.
Габриэля и его матери еще нет, но остальные гости в сборе. Шумная компания из шести человек, и Дима мгновенно перетягивает на себя внимание. Все хотят завести знакомство с перспективным политиком, поэтому меня почти не замечают, пока подружка со стороны обрученной не замечает кольцо у меня на пальце. Выгибает бровь в этаком жесте понимания, мол, все с тобой ясно. Я прикусываю кончик языка, чтобы не бросить что-нибудь сгоряча, и сама себя ругаю за несдержанность. Что со мной такое? Я же не конфликтный человек, и всегда предпочитаю отдать победу в споре, чем отстаивать ее с пеной у рта.
Ответ приходит вместе с последними гостями: Габриэлем, его матерью и девушкой, которая, судя по цепкой хватке на его локте, пришла с ним. Ее лицо кажется смутно знакомым, но я избавляюсь от этой мысли, ведь гораздо важнее другое — я стала такой нервной из-за него, Габриэля. Он заразил меня, словно вирус, и от терпения и благоразумия остались жалкие испорченные баррикады.
Я с облегчением опускаю взгляд в бокал с коктейлем и, кажется, провожу так первую половину вечера. Изредка поворачиваюсь, чтобы обмолвиться парой слов с Димой, охотно поднимаю бокал, присоединяясь к пожеланиям счастья, любви и других слов, которые принято говорить в таких случаях. И мне даже почти удается отделаться от мысли, что я — микроб на стекле под микроскопом с увеличительной способностью Хаббла[2], мать Габриэля откашливается и, постукивая кончиком ножа по бокалу, просит слова. Весь вечер она мило шутила, и даже общалась с Димой, но именно сейчас отвратительное предчувствие пробирает меня до костей.
Она говорит длинную речь, наполненную уместным в этом случае пафосом, но каждое слово выкручивает меня про спирали вверх, туда, где кончаются все предположения, чем же она закончить эту театральную миниатюру. Ни малейшей мысли по этому поводу.
— Надеюсь, когда придет время, мой брат, и мой сын встретят таких же достойных девушек, которые украсят собой нашу семью, — заканчивает она до противного спокойно. — Не всем суждено встретить настоящую любовь с первого раза, но всем даны глаза, чтобы разглядеть подделку.
За столом виснет неловкая пауза. Мать Габриэля поднимает бокал и мне так сильно хочется, чтобы все гости просто встали — и ушли, что за это я готова продать душу дьяволу. Но это было бы слишком сказочно, поэтому весь тост сводится к послевкусию: «мы сделаем вид, что ничего не поняли и просто запьем эту дрянь свежей порцией «Дайкири».
Я отодвигаю свой коктейль нетронутым. Просто кладу пальцы на стеклянный кругляш ножки и медленно толкаю прочь от себя. И нарочно скребу ногтями по полированной столешнице, и, по-моему, даже улыбаюсь сквозь зубы.
— Что-то не так? — слышу обращенный ко мне вопрос.
Поднимаюсь, плюю на то, что опрокидываю стул и грохот нарушает чью-то счастливую идиллию. Я должна посмотреть в лицо своему страху, потому что, в конце концов, это просто смертная женщина, даже если она богатая расфуфыренная стерва и собственном прокрустовым ложем[3], куда я никак не укладываюсь.
Когда я смотрю на нее, то на миг в глазах Валентины проскальзывает что-то вроде удивления, и даже эту мелочь я записываю на свой счет. Не такой уж я отважный вояка, чтобы брезговать маленькими победами. Что, богатая стерва, не ожидала? Думала, кролик подожмет уши?
3
Выражение «прокрустово ложе» стало крылатым и означает жёсткие границы, в которые желают вогнать что-либо, жертвуя ради этого чем-нибудь существенным.