Однако искаженное ужасом лицо сестры не способно было ободрить Линни, хотя она и пыталась утешить себя мыслью, что так или иначе Беатрис ей все-таки сочувствует. Кроме того, Линии ясно видела, что невинная Беатрис не в состоянии понять смысл игры, которую затеял герцог. Бедняжка Беатрис! Она не знала мужчин и не имела представления о том, что такое мужское вожделение. Зато все остальные отлично в этом разбирались. В частности, ее отец и бабка, леди Милдред и даже Питер. Но на судьбу сестер всем им было наплевать. Всем до единого.
Линии выбежала из зала, едва не столкнувшись с сенешалем и его женой, которые подслушивали под дверью.
— Ну, как он? — нервно осведомился сэр Джон. — Выражает нетерпение? Желает, чтобы его обслужили? Прямо сейчас?
— Да, — ответила Линии, понимая, о ком с таким трепетом упоминал сэр Джон. — Он выражает нетерпение. И желает, чтобы его обслужили — сию же минуту!
«А ведь его и в самом деле „обслужат“, — подумала молодая женщина. — Ему подадут все, что ему только ни взбредет в голову попросить. И женщину приведут, если на то будет его воля, — даже такую испорченную и до последней степени напуганную, как она. Линии, чью приверженность семье он только что возносил чуть ли не до небес, но чью честь тайно вознамерился похитить».
Экстон наблюдал за тем, как Линни покидала зал, едва сдерживая клокотавшую у него в груди ярость. Генри собирался затащить ее в свою постель, это было ясно. Причем в данных обстоятельствах это была бы его, Экстона, постель, поскольку герцог расположился в его покоях. Он единым духом осушил кубок и поставил его на стол. Тотчас к нему подскочил паж и наполнил пустой сосуд. Экстон снова выпил залпом его содержимое.
Паж заколебался, не зная, наливать ли милорду еще, но Экстон сурово взглянул на него, и мальчик торопливо в очередной раз наполнил его кубок. Однако, прежде чем Экстон успел к нему притронуться, на руку его легла узкая ладонь матери.
— Вино еще никогда и никому не помогало выиграть бой. И тебе не поможет, — сказала она очень тихо, чтобы ее не слышал Генри. — Ты не в состоянии будешь одержать победу ни сегодня, ни завтра.
Экстон не испытывал в тот момент желания выслушивать чьи бы то ни было советы. Даже материнские.
— Позволь мне судить, как должно поступать рыцарю со своим противником, который намерен лишить его родовых земель.
— В данном случае меня не противник твой беспокоит, а эта женщина.
Экстон устремил на нее взгляд.
— Вот как? Ты беспокоишься об этой… шлюхе?
Мать ответила ему с такой печалью в глазах, что Экстону сделалось совестно:
— Я не о ней беспокоюсь, а о тебе, сын мой. Подумать только, что она с тобой сделала! Уж лучше бы мы оставались в Каене, — добавила она еще тише, чем прежде.
Экстон промолчал. Слов, чтобы утешить мать, у него не находилось. Тем временем пир шел своим чередом, и Экстон, не чувствуя вкуса, поедал все, что паж подал ему на тарелку. Он ел, пил и изредка отвечал на вопросы Генри — так, чтобы не оскорбить последнего. Хотя они были знакомы с ним всю жизнь, выяснялось, что дружеское расположение герцога распространялось на его соратников только до определенных пределов. А именно когда это не затрагивало интересов семьи Плантагенет и его, герцога Генри, лично. Стоило кому-либо попытаться эти пределы расширить, как Генри мгновенно превращался в сурового властителя, для которого ничего не значит ни сердечная привязанность, ни даже многолетняя дружба.
Мрачный настрой Экстона довольно быстро наскучил герцогу, и он все чаще стал заговаривать с сэром Юстасом, которому подобное внимание высокой особы пришлось весьма по сердцу и позволило время от времени бросать горделивые взгляды в сторону своего противника. «При этом, — подумал Экстон, — если сэр Юстас завтра падет на поле брани, герцог будет с не меньшим аппетитом пожирать за столом жареных поросят и отварную форель — так, как он это дал сейчас».
? Я бы хотел перемолвиться словом с леди Беатрис, и, по возможности, наедине, ? сказал Экстон, когда музыканты, появившиеся в зале по мановению руки сенешаля, истощили весь свой репертуар. При этом он намеренно говорил громким голосом, стараясь, чтобы его услышали все.
Герцог с такой поспешностью повернулся к Экстону, что сэру Юстасу оставалось созерцать только его спину. Заговорщицкая улыбка, которая все еще играла у Генри на губах, подтвердила подозрения лорда Мейденстона — герцог явно что-то замышлял, вовлекая в свою затею де Монфора. Получасом раньше Генри точно так же испытывал на прочность его, Экстона. Владетель Мейденстона ни на минуту не упускал из виду, что любимым развлечением Генри было стравливать между собой своих самых преданных сторонников.
Герцог потер лоб, как бы раздумывая, давать Экстону согласие или нет, хотя, судя по всему, уже все для себя решил. Затем Генри чуть подался вперед, чтобы обратиться непосредственно к Беатрис, минуя сэра Юстаса.
— По-моему, просьба нашего хозяина заслуживает всяческого внимания, — произнес он.
Лицо сэра Юстаса потемнело. Он открыл было рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказал. Даже не глядя на Генри, Экстон знал, какое недовольное выражение появилось у того на лице при одной лишь попытке Юстаса проявить самостоятельность.
Юстас со злобой посмотрел на Экстона и напоролся на торжествующую улыбку своего противника. Экстон испытывал огромное удовольствие при мысли, что завтра ему, наконец, удастся разделаться с этим человеком, который собирался наложить лапу на его наследственное владение — Мейденстон.
— Я устал, — торжественно объявил Генри и поднялся из-за стола. Следом за ним поднялись и остальные. — Но ты можешь переговорить с леди Беатрис, — добавил он, обращаясь к Экстону и сопровождая свои слова небрежным движением руки. — Пусть при разговоре присутствует ее бабка — из соображений пристойности.
Гости потянулись к выходу. Юстас, леди Милдред и Питер направились вслед за Генри к лестнице, которая вела на верхние этажи башни, где находились господские покои и покои для гостей. Эдгар де Валькур неуверенно засеменил вниз по лестнице, выводившей во внутренний дворик. Казалось, он не знал хорошенько, куда ему идти и где преклонить на ночь голову. Теперь в зале, помимо Экстона, оставались только Беатрис и леди Хэрриет. Слуги, повинуясь жесту милорда, еще раньше удалились вслед за господами.
Огонь в очаге начал затухать, отчего тени на стенах стали увеличиваться в размерах.
Пока Экстон выбирался из-за стола и шел навстречу женщинам из презираемого им семейства де Валькур, те хранили мертвое молчание. Молодая взирала на него округлившимися от ужаса глазами, а старая копила в себе ненависть и растравляла прошлые обиды. Экстон же за эти несколько секунд неожиданно для себя сделал небольшое открытие — если бы ему удалось соединить этих двух женщин в одно целое, перед ним теперь стояла бы Линии.
Эта мысль показалась ему настолько невероятной, что он на мгновение замедлил шаги, но потом все же признал, что в ней есть зерно истины. Красоту ангелоподобной Беатрис отлично дополнял несгибаемый характер старухи. Лишенная боевого пыла, присущего бабке, Беатрис ни в чем не походила на женщину, на которой несколько недель назад он женился.
И вот с этим-то бледным испуганным существом ему предстояло, идти под венец.
Экстон постарался безжалостно изжить всякое воспоминание о Линии.
— Будешь ли ты мне верной женой? Останешься ли ты со мной при любых обстоятельствах — даже вопреки воле обоих близких?
— Бессмысленный вопрос, — вмешалась в разговор старуха. — Ей не придется оставаться с тобой вопреки…
— Я спрашивал ее, — процедил сквозь зубы Экстон. — Или она не в состоянии сама отвечать на вопросы? — тут же поддел он трепетавшую перед ним девушку. Он продолжал сверлить ее взглядом до тех пор, пока ее за не увлажнились слезами. По, ему самому непонятной причине, Экстон испытал от этого явное, хотя и весьма мрачное удовольствие.
? Отвечай же, — продолжал настаивать он, обращаясь к обьятой ужасом Беатрис. — Дай мне услышать твой голос!
— Тому… за кого я выйду замуж, — тихо сказала она, делая паузу после каждого слова, — я буду верной и заботливой женой.