Черт побери. Снова все по-старому. Он опять не уделил ей того внимания, которое должен был.
Таннер открыл список контактов, увидел имена знакомые и незнакомые. Проглядел фотки, промотал видео. Увидел ее пьяной, увидел ее трезвой, увидел ее с сослуживцами на полудюжине работ; пожалел о том, что увидел ее голой, и немедленно бросил это дело. Оставались еще сохраненные сообщения и письма. Судя по беглому обзору, если он хотел изучить все досконально, ему предстояло несколько часов просеивания информации. А в итоге все это могло никак не помочь в поисках Дафны.
На третьем телефоне он обнаружил, что пару лет назад она начала использовать приложение для записи и архивирования звонков. Это было единственное, что казалось… странным. Временны́е отметки у файлов имелись, а вот имени звонившего не было ни в одном, лишь цепочки знаков, либо зашифрованные до полной неузнаваемости, либо изначально не поддающиеся декодированию. Все звонки — а их оказались десятки — были примерно одинаковой длины: сорок семь секунд, плюс-минус одна или две.
Когда Таннер воспроизвел самую старую запись, из динамика донесся треск — то ли неисправность, то ли проблема со связью. Это был белый шум, приправленный низкой, резонирующей пульсацией, которую Таннер счел пугающей, частотой, которая пыталась проникнуть в извилины его мозга, как заноза проникает под ноготь. Помимо этого, сквозь шум силился пробиться еще один звук: это явно был голос, но искаженный — неразборчивое звуковое пятно.
Таннер проиграл второй звонок и услышал то же самое, как и в третьем звонке, и в четвертом. Он не мог себе представить, зачем Дафна их хранила. Если для того, чтобы сообщить о проблемах со связью, — значит, они уже сослужили свою службу. Удали их наконец.
А может быть… Может быть, она хранила их как доказательства. Преследования, домогательства, угрозы — вот вам почерк, вот как давно это длится, не хотите мне как-нибудь помочь, ребята?
Таннер перескочил через несколько файлов, чтобы понять, не сделались ли четче более поздние записи. Но они остались такими же, может, лишь с небольшим намеком на то, что голос, желавший быть услышанным, начинал преодолевать помехи, как будто отыскивал путь через туман.
А потом настала пора отложить телефоны. Пришла Берил с Ризом на руках. У нее были запавшие глаза и напряженное лицо женщины, перепуганной до потери сознания, а что до их сына… ну, даже учитывая, что ему всего три, нелегко было понять, осознает ли он вообще хоть что-нибудь. Иногда Риз видел, обращал внимание и сосредотачивался. А иногда смотрел прямо сквозь тебя, словно его интерес увял еще до того, как он успел заметить твое присутствие. Как сейчас. Как, наверное, будет и через десять лет. И даже через сорок. Они до сих пор не нашли ни одного врача, готового пообещать им, что их мальчик когда-нибудь научится говорить, или застегивать липучки на кроссовках, или хотя бы понимать, что он этого не умеет.
Возможно, сегодня виновато было стекло карантинной палаты. Все, что находилось по ту сторону такой толстой преграды, не имело для Риза никакого значения, попросту не существовало.
Если бы это была сцена из фильма, Берил потянулась бы к Таннеру и прижала бы ладонь к стеклу, а он бы сделал то же самое. Тюремная верность. Но он прекрасно знал, что жизнь вечно выставляет сценаристов лжецами. Берил смотрела на стекло между ними так, будто его могло оказаться недостаточно.
— Я в порядке. Это просто предосторожность, — сказал ей Таннер. — Что бы ни сгубило дружка Дафны, оно, кажется, было не заразное.
— Но ты не уверен. — Берил пересадила Риза с одного бедра на другое. — Что с ним случилось? Никто мне ничего не рассказывает.
— Они до сих пор пытаются это выяснить.
Он видел, как на ее лице отражается борьба. Берил хотела поверить ему, но у ее доверия были границы. Таннер давным-давно заразил ее несправедливостью мира, по одному рассказу о работе зараз. Ей не стоило его расспрашивать, если она на самом деле не хотела об этом знать, — иногда у спасательных операций не было счастливого финала. Иногда ты спускал с гор трупы. Иногда ты вывозил живых вместе с мертвыми, и тебе приходилось подыгрывать уцелевшим, которые не желали верить в то, что случилось. Дураки могли выйти сухими из воды, а люди, оказавшиеся у них на пути, — нет. Иногда те, кто больше всего нуждался в помощи, злились на тебя, как будто это ты был виноват в том, что у них все пошло через жопу. Они сопротивлялись. Они упирались и отказывались сотрудничать. Они вели себя так, словно хотели умереть.
А потом до него дошло: Риз. Никто не станет выдергивать трехлетку из детского сада и тащить его в больницу ради него самого. Таннер мог представить себе лишь одну причину, по которой Берил это сделала: тот, кто ей позвонил, намекнул, что, если они не поторопятся, Таннер упустит последнюю возможность повидаться с сыном.