– Почему немного? Много. Спасибо, – пробормотала она.
Уэбб не понял, о чем она говорит. Много чего? Съесть? Им принесли целый поднос с закусками. Он поднял его и подошел к ней. Она покачала головой, на секунду взглянув ему в лицо. Так, мимолетный взгляд, чтобы оценить степень собственной безопасности. Надо же, паук угощает жертву! Что бы это значило?
Он вполне мог бы проявить настойчивость и заставить ее поесть, но сейчас ему просто был нужен предлог подойти к ней ближе и не вспугнуть. Она перестала пить и уставилась на лопающиеся в фужере пузырьки. «Интересно, внутри у нее тоже лопаются пузырьки, разрушая ее? Ее волнение – это ответ на его? Или просто сдают нервы: страх и отвращение?» Ему вдруг стало очень важно знать, какие чувства она испытывает. Ненавидит ли она его?
Позади нее, у стены, находился столик. Еще до того, как Уэбб опустил на него поднос, она отвернулась – и стала еще соблазнительнее. «Где же коснуться ее? – Все его мысли сосредоточились на этом. – Можно руки, конечно, но куда привлекательнее затылок». Мэри Фрэнсис положила голову на стол. Кожа на спине и шее натянулась, обрисовывая хрупкие позвонки. Шея тоже манила, но касаться той же пульсирующей жилки небезопасно для них обоих.
Яхту опять сильно качнуло. Уэбб схватил девушку за руку, не давая упасть, но она испуганно вздрогнула и выронила бутылку. Шампанское вырвалось из покатившейся бутылки, подобно струе из пожарного шланга.
Мэри Фрэнсис горестно застонала.
– Отдай мне фужер, – сказал он, пытаясь заполучить его. Но она прижала хрустальный фужер к груди, словно это был ее ребенок, а он – похититель. В фужере оставалось еще немного шампанского. От резкого толчка оно выплеснулось ей на грудь, и кожа заискрилась огоньками.
Яхта вернулась в устойчивое положение почти сразу же, но Уэбб не отходил от девушки. Что-что, а отпускать ее он не собирался. Похоже, что и она не хотела этого. Грудь ее покрылась мелкими капельками и сверкала, как хрусталь, вздымаясь с каждым вздохом. Самоцветы тускнели рядом с блеском ее глаз. Она подняла их на Уэбба, и он увидел в них звезды.
В глубине этого беззащитного взгляда он прочитал истину без прикрас. «Тайный сад» Мэри Фрэнсис был Эдемом, райским чувственным уголком, вечнозеленым и плодородным. Сама природа наполнила Мэри Фрэнсис чувственностью, которая теперь искала выхода, чтобы облегчить нарастающее давление. Ее сдерживал только страх – страх и стыд.
Каким же все-таки грехом она себя запятнала?
Она молила его о чем-то – и боялась, что он поймет ее мольбу. Он в жизни не видел ничего подобного. Эта внутренняя борьба вызывала сочувствие, так необходимое сейчас Мэри Фрэнсис. Она боялась – и имела на то основания. Знай она, что происходит с Уэббом, почувствуй его нарастающий голод, вкуси его желания, она задрожала бы от ужаса.
– Ты раздавишь фужер, – предостерег он. Она прижала фужер к груди с такой силой, что казалось, еще немного, и ножка переломится. – Дай мне его, – спокойно, но настойчиво сказал он. Но Мэри Фрэнсис отказалась. Уэбб представил, как острые осколки впиваются в нежное тело девушки, и ему стало не по себе.
Она упрямо качала головой. Уэбб потянулся к фужеру, но она вцепилась в него так крепко, что ему пришлось силой разжать ей пальцы и при этом коснуться ее груди. Тело девушки отозвалось на это прикосновение самым волшебным образом. Сердце ее забилось как сумасшедшее. Грудь вздымалась, набухая под его пальцами, а вырвавшийся стон сказал Уэббу все, что он хотел узнать.
Она принадлежит ему.
Муха увязла так, что обратно уже не выбраться. Все, что она предпринимала, чтобы оградить себя, только глубже затягивало ее в паутину. Борьба с зовом собственной плоти все дальше и дальше уводила ее от «тайного сада», где она могла бы укрыться. Шампанское, не только не принесло желанного забытья, но, напротив сделало ее совсем безоружной и смело все внутренние преграды. Мэри Фрэнсис пропала.
Обними ее сейчас Уэбб, она не станет противиться. Погладь он ее шею, поцелуй в губы, она лишь беспомощно ответит. Ее тело было податливым и послушным под его рукой, словно его собственное тело. Так оно и есть. Она принадлежит ему.
Уэбб понял все это чутьем охотника. «Ну и хорошо, ну и хватит пока», – сказал он себе. Как бы он ни жаждал ее – еще не время. Он заметил ужас в глазах Мэри Фрэнсис, что придавало ей своеобразное очарование и едва не сводило Уэбба с ума, но все же он хотел совсем другого.
Страх жертвы подстегивает хищника к действию. Запах страха пробуждает голод, а от Мэри Фрэнсис прямо-таки веяло страхом. Все первобытные инстинкты разом проснулись В нем под действием этого запаха, а некоторые из них, возможно, были чисто звериными. Беззащитность Мэри Фрэнсис, несомненно, возбуждала, кружила Уэббу голову, чего с ним не случалось уже давно. Но только покорности ему было мало. Он хотел прочесть в ее глазах ответное желание, огненную страсть. Хотел, чтобы эта страсть вытеснила все остальные чувства, даже страх, и поглотила бы ее без остатка.
– Дай мне. – Голос его звучал сипло.
Пальцы ее разжались, фужер скользнул вниз.
Уэбб успел подхватить его, прежде чем тот коснулся пола. Фужер хранил тепло груди Мэри Фрэнсис. Уэбб вернул фужер на поднос – и с удивлением обнаружил, что не может оторвать от девушки глаз даже на мгновение.
– Хочешь, я закажу кофе? – . предложил он, обращаясь к ней. – Или продолжим наш медовый месяц? – При этих словах Мэри Фрэнсис побледнела так будто ей вот-вот станет дурно, и отпрянула от Уэбба. Он удивился, насколько такая реакция расстроила его. – Кажется, ты не слишком хочешь продолжать медовый месяц? Такое впечатление, что я для тебя какое-то чудовище.
– Разве нет?
– Кое у кого есть основания так говорить.
Она потянулась к шее, словно пытаясь найти что-то, но, не отыскав, сжала руку в кулак.
– Я знаю, что ты сделал, – сказала она. – Я читала дневник Брайаны.
– Дневник сестры? – Значит, она все-таки отыскала его в компьютере.
– Ты развратил ее, превратил в настоящую распутницу. – Голос Мэри Фрэнсис задрожал от гнева. – Она не писала ни о чем другом, кроме как, о «плотских желаниях», о том, что ты полностью подчинил ее своей воле, Что, она ни о чем не может думать, кроме плотских утех и наслаждений, которые ты ей доставляешь. Это почти точные, ее слова.
– По-моему, ничего преступного в этом нет. – Ему захотелось улыбнуться, в то время как у Мэри Фрэнсис от гнева побелели скулы.
– Ты стегал ее хлыстом, привязывал за руки из ноги, Бог знает, что еще делал! – почти прошипела Мэри Фрэнсис. – «Тонкие шелковые плетки, которые жалят, как пчелы, наполняют тело сладким медом, от которого разгорается желание». Моя сестра даже забывала, кто она, когда была с тобой.
«Интересно, она знает дневник почти дословно», – подумал Уэбб. Да, ее разрывали противоречивые чувства, но дрожь в голосе говорила ему больше, чем хотела бы сказать она сама. Мэри Фрэнсис говорила не столько о чувствах сестры, сколько о собственных.
– Тебя огорчает, что сестре нравились такие удовольствия? Или ты боишься, что они могут понравиться тебе? – Его взгляд был прикован к ее руке, сжатой в кулак у горла. «Кажется, это ее любимый жест. Оно и понятно», – подумал Уэбб.
Куда менее понятно, что происходит с ним. Ее замечание о распутстве недалеко от истины. Он никак не мог оторвать глаз от покрасневшей кожи там, где был прижат, ее кулак. Но еще труднее было не спуститься ниже, с пуговки на пуговку. Уэбб начинал чувствовать, как его мужское естество ведет себя все требовательнее, словно внутри сжимается пружина, сильнее и сильнее. Желание.
– Я до сих пор не могу смириться с ее гибелью. – Глаза Мэри Фрэнсис уже не были задумчиво отстраненными, они горели праведным огнем, обвиняя его во всем, начиная с чувственного порабощения сестры и кончая ее убийством.
Он глубоко вздохнул.