Что ж, скоро поймет.
Глава 20
Мэри Фрэнсис знала, что надо остановиться, нельзя провоцировать его дальше. Ни слова больше! Ни единого слова. Но она чувствовала его боль настолько остро, словно это она истекает кровью. Сострадательная по натуре своей, она всегда старалась помочь, чем только была в силах. Она ушла из монастыря, но утешение страждущих и помощь тем, кто попал в беду, – ее призвание. Это два из семи актов милосердия, а мужчина, стоявший перед ней, просто взывает к милосердию и состраданию.
Яхта застонала под напором тяжелой волны. Было в этом низком, скрипучем звуке что-то печальное и похоронное.
Совсем тихо, так, что даже она сама не была уверена, что он ее слышит, Мэри Фрэнсис сказала:
– Ты прав, я не знаю, через что ты прошел. Могу только представить. Но это еще не значит, что мне нечего предложить тебе.
– Что тебе известно о моем прошлом? – требовательно спросил он. – и откуда ты узнала обо мне?
Она опустила руки, скрестив пальцы, и задумалась. Когда лжешь, чтобы уберечь кого-то, – это такое же серьезное прегрешение, как если лжешь, чтобы уберечь себя. Так же теряешь часть души в расплату. Возможно, Уэбб уже знает о роли Блю и просто проверяет Мэри Фрэнсис. Тогда ее ложь потеряет смысл. Но рисковать нельзя.
– Я выкрала твое досье в агентстве, – сказала она. – Хотела узнать о тебе как можно больше, надеялась выяснить твое прошлое.
– Ну и как, выяснила?
– Да. – Мэри Фрэнсис с трудом верила своим глазам. Человек, стоявший перед ней, мгновенно изменился. Казалось невозможным, что он – тот самый мужчина, от поцелуя которого она только что забыла обо всем на свете, едва держась на ногах. Еще звучал в ушах его горячий шепот, обжигая, словно огнем. Теперь все изменилось. Его голос стал ледяным и сердце заледенело. Она не знала, как пробиться через этот ледяной панцирь, но была готова попробовать.
– Я прочитала в досье, что твоя семья была казнена во время военного путча в Сан-Карлосе и все это произошло на твоих глазах.
– Что еще? – Спокойствие, с которым он поправил кожаный ремешок своих часов, встревожило ее. До этого в его глазах была сплошная мука, но сейчас она исчезла. Даже если его и мучило что-то, внешних признаков не было.
– Тебя бросили в тюрьму, страшно пытали, едва не убили, пропуская электрический ток через воду.
Она вздрогнула от ужаса.
– А подробности о смерти моих родственников там были? – бесстрастно спросил он. – Там написано, что моего отчима убили выстрелом в голову, а мать зверски изнасиловали, прежде чем убить?
– Да, но я бы не хотела…
Он слишком сильно затянул ремешок. Кожа вокруг побелела.
– Там написано, что они сделали с моей сестрой?
Ледяной панцирь треснул, боль с шумом вырвалась наружу. Мэри Фрэнсис поняла это по его задрожавшему голосу. Вот она – незаживающая рана. Мэри Фрэнсис знала, что девочка разделила судьбу родителей. В досье говорилось еще что-то о милосердном убийце, но чтоб Уэбб… Нет, не может быть, он неспособен на такое! Не в девять же лет!..
В образовании полученном Мэри Фрэнсис в монастыре, мрачной теме пыток отводилось немалое место. Большинство католических великомучеников и святых подвергались страшным преследованиям, но это никак не пересекалось с личным опытом девушки. То, что пережил Уэбб, было для нее такой явью, будто она присутствовала там вместе с ним. Девятилетний мальчик был вынужден смотреть, как расправляются с его семьей, и Бог знает, на что еще.
Она очень надеялась, что он раскроется перед ней, выговориться и освободится от кошмарных пут, которые мешали ему жить. Уже не одно десятилетие он был пленником своих страшных воспоминании. И еще Мэри Фрэнсис лелеяла надежду, что он все-таки переменит свое решение относительно нее и Алекса Кордеса, надеялась, что ее и Уэбба соединит что-то общее. Но вместо, этого возвратила его в кошмар прошлого.
Не спуская глаз с медальона, лежащего на ладони, Уэбб пересек каюту и подошел к подносу, на котором стояло ведерко со льдом. Мэри Фрэнсис с нескрываемой тревогой следила за его действиями. Как она мечтала заполучить свой талисман обратно! Хоть бы он вернул медальон!
– Они убили ее, – сказал он ровным, безжизненным голосом, – перерезали ей горло, чтобы заставить замолчать.
Медальон с резким стуком упал на поднос, Уэбб взял салфетку и зажал ее в ладони. «Чтобы промокнуть кровь», – отметила про себя Мэри Фрэнсис. Она чувствовала, что не стоит сейчас ждать объяснении. Воля Уэбба, сила этой воли были огромны, подобно великим плотинам. Но, как ни парадоксально это звучит, огромные сооружения всегда хрупки: мельчайшая трещина может сыграть роковую роль. Именно это и происходило сейчас. В плотине появилась брешь.
Он стоял в тени, и Мэри Фрэнсис не знала, как подойти к нему.
– Ты не думаешь, что пора отпустить прошлое? – поинтересовалась она, понимая, как упрощенно это звучит, больше она ничего не успела сказать. Он обрушился на нее С яростью снежной лавины. Губы его скривились в страшной гримасе.
– Отпустить прошлое? Господи, вспомни еще золотое правило! Прочитала досье и, думаешь, стала знатоком моего прошлого?
Она попыталась отступить назад, но почувствовала за спиной стену. Глаза Уэбба горели ледяным огнем. Взгляд этот, казалось, был способен заморозить ее.
– Я знаю, что месть ничего не решает. Страдает только больше людей. Я знаю, что исцеление только в прощении и забвении…
– Прощении? Ты в своем уме? Да я сначала с собой покончу. Скорее сердце себе вырву, чем прощу этих зверей!
Мэри Фрэнсис молчала, она была потрясена. Слова презрения били наотмашь, но больше всего ее пугала происшедшая с ним перемена. Мэри Фрэнсис казалось, что она буквально видит исходящую от него разрушительную энергию. Казалось, даже выгоревшие на солнце пряди волос искрились от напряжения. Мгновение было взрывоопасное. Но Мэри Фрэнсис ничего не могла поделать с собой. Она действительно верила в прощение, в милосердие, даже если преступление было таким страшным.
– Ты уже ничем не поможешь ни матери, ни сестре. Ты не можешь быть Богом.
– Почему? – Голос его упал до наводящего ужас шепота. – Я делаю это каждый день.
Яхта снова жалобно застонала. Это был стон душ, попавших в чистилище. А невидящий взгляд Уэбба Кальдерона нес в себе смерть.
Мэри Фрэнсис С ужасом поняла, что все испортила. Она чувствовала это. Своей отчаянной попыткой помочь она завела его слишком далеко и выпустила на волю смертельную ярость. Крошечными шажками она начала пробираться к двери, потом стремглав бросилась к выходу, но поскользнулась на коврике и едва не упала.
Наконец пальцы ее уцепились за дверную ручку. Она у двери! Мэри Фрэнсис повернула ручку и еще не успела выпустить ее из рук, как Уэбб с силой захлопнул дверь и оттащил девушку в глубь каюты. Она еле устояла на своих шпильках. Попыталась высвободиться из его рук, но каблуки все время подворачивались.
Дико зарычав, он подхватил ее на руки, поднял и швырнул на койку. Постель смягчила падение, но от неожиданности У нее все поплыло перед г лазами.
Уэбб встал на колени над девушкой и наклонился к ней. Волны враждебности исходили от него.
– А теперь давай поговорим о прощении, – сказал он. – Давай поговорим о том, как эти свиньи по очереди насиловали на моих глазах мою мать и сестренку. Ты знаешь, каково это? Тебя когда-нибудь насиловали?
Мэри Фрэнсис не могла вымолвить ни слова, да он бы и не стал слушать. Он видел, какой страх охватил девушку, но не думал об этом, а просто с тихим стоном припал к ее губам. Он прижал ее к постели так, что она не могла пошевелиться. Поцелуй Уэбба обжег ее. Уэбб был беспощаден в своем зверином голоде. Он использовал свой поцелуй как орудие наказания за то, что она бездушно вскрыла его раны.