- Вы бы клопов вывели! - посоветовал он заведующей местом своего пристанища.
Кто бы предвидел, что такое невинное пожелание могло кого-либо обидеть!
Заведующая подбоченилась и оглядела Ивана Ильича с ног до головы презрительным и гневным взглядом.
- Вы, гражданин, не на курорт и не в какой-нибудь центр областного значения приехали, а на строительство! - отчеканила она. - Можно только удивляться вашему неуместному замечанию!.. У нас академики и профессора останавливались, но таких необоснованных претензий не предъявляли, потому что они люди с понятием и к нам с собственным пиретрумом ездят.
В управлении строительства Ивана Ильича встретили прохладновато, с тем вежливым пренебрежением, от которого становится горше, нежели от откровенной грубости. Разговоры с ним передоверили второстепенным работникам, никогда не интересовавшимся условиями труда и быта. Лишь в партийном комитете встретил он понимание. Однако оказалось, что секретарь на строительстве человек новый и с его порядками и беспорядками ознакомиться не успел. Тем охотнее согласился он предоставить Ивану Ильичу возможность посетить все многочисленные объекты.
Вечером Иван Ильич от нечего делать прошелся по ближайшим общежитиям. Между прочим, заглянул к транспортникам, рассчитывая застать здесь земляка и приятеля Васю Землепроходца. К своему сожалению, узнал, что уехал Вася за тридевять земель на тридесятый объект: повел туда тракторный поезд с буровым оборудованием. Осмотрев общежитие, Иван Ильич обнаружил там грязь и, несмотря на разгар- лета, непомерную сырость. Подушка на Васиной койке была мокрая, вся в желтых потеках.
- Третьего дня дождь был, - объяснил Ивану Ильичу Васин сосед по койке. Вот подушка и не успела высохнуть.
Как сорвало бурей три недели назад с крыши общежития кровельный толь, так и стояло оно раскрытое...
В Красносибирске Ивана Ильича умиляла деликатность многих плакатов. Гуляя по городскому парку, он с удовольствием читал:
Не рвите цветов: они общее достояние. Не позволяйте портить садовые насаждения вашим малышам!
Было видно, что администрация парка, не в пример многим другим администрациям мест отдыха, благоволила не только к растениям, но и к людям.
В Красносибирской диетической столовой Ивана Ильича до глубины души растрогала небольшая табличка:
Здесь курить не принято!
Иван Ильич никогда в жизни не курил, но ему захотелось немедленно закурить только для того, чтобы потом отказаться от этого порочного наслаждения и, тем самым, сделать удовольствие автору вежливого намека. В конце концов он даже взгрустнул при мысли: как жаль, что кое-кто из тавровцев не осведомлен о вежливости суровых (уж такой эпитет к ним прикреплен!) сибиряков...
Тем более поразило его то, что он увидел в поселках строителей комбината. С каждой стены здесь лаяли, шипели, завывали и рычали окрики и предупреждения:
- Не мусорить! Не курить! Не сорить! Переход запрещен! За загрязнение территории штраф!
В самом управлении над телефоном на столе главного бухгалтера висел список из пяти фамилий и предупреждение:
"Пользоваться только поименованным лицам!"
В комнате для приезжающих над отведенной ему койкой Иван Ильич прочел невыполнимое, но категорическое приказание:
"На койках с ногами не лежать!"
Но все рекорды побил комендант общежития транспортников, предлагавший:
"Посуды на видных местах не держать!"
"Во сне соблюдать тишину!"
"Умываться только в часы работы водопровода!"
Последний шедевр административной мысли, свидетельствующий, кстати сказать, о серьезных коммунальных неполадках, вывел Ивана Ильича из терпения. Достав записную книжку и авторучку, он приступил к коллекционированию комендантских афоризмов, поучений, наставлений и других крупиц мудрости с целью подарить свои записи автору этой повести.
Передвигаясь по огромной территории Н-ского рудно-угольного бассейна, Иван Ильич собрал большое количество примеров головотяпства, глупости и, что хуже всего, явного и скрытого неуважения к людям, приехавшим сюда на работу. В довершение всего ему пришлось выслушать в отделе кадров некую тенденциозную обвинительную речь, в которой тавровские непоседы (так же, впрочем, как и выходцы из других мест) обвинялись в изнеженности, в нежелании работать, в корыстолюбии и, разумеется, прежде всего, в боязни всякого рода трудностей. Правды в этих обвинениях было не больше двадцати процентов, но Иван Ильич счел за благо не протестовать, ибо только таким путем он сумел получить достоверные цифры о непомерно высокой текучести рабочей силы.
Кроме того, здесь, на самом строительстве, Иван Ильич начал понимать и другое: каковы бы ни были ошибки администрации, создание сверхмощного комбината - этой новой огромной промышленной базы - было делом исполинским и величественным. Ошибки и злоупотребления подлежали беспощадной ликвидации, но проблема кадров оставалась: комбинату нужны были люди, люди и еще раз люди! Трагедия заключалась в том, что было мало людей, которые по-настоящему заботились бы о людях...
Что касается даров щедрой сибирской природы, то Иван Ильич встречал их везде и повсюду. На них-то и перенес он проснувшуюся страсть коллекционера, начал собирать образцы руд.
В комнатах для приезжающих жили геологи и инженеры, планировавшие карьерные разработки углей и руд. Возвращаясь из поездок, они неизменно заводили интересные разговоры, иногда бурно и долго спорили. В спорах Иван Ильич не участвовал, но слушал все внимательно и, когда чего-нибудь недопонимал, задавал вопросы.
Геологи оказались на редкость хорошими ребятами. Подметив увлечение Ивана Ильича, они приняли над ним, начинающим коллекционером, нечто вроде шефства. С их помощью Иван Ильич не только в какой-то мере научился (конечно, очень поверхностно) разбираться в собранных им образцах, но и оказался заваленным огромным количеством образцов, представлявших немалый научный интерес. Собираемая по всем правилам геологии, минералогии и петрологии коллекция росла не по дням, а по часам и скоро достигла полутора центнеров веса.
Собирая камешки "на память", Иван Ильич под конец начал представлять себе нечто вроде музея, развернутого в его чернобыльском кабинете и призванного утолять великую любознательность тавровских непосед.