— В чём дело?
Вот как ему объяснить — в чём дело? Снова орать про съёмки фильма? Может мужик актёр, а может и местный, которого на самом деле пригласили подзаработать. Я немного помялся.
— Я уже был в сопровождении у этой женщины. Нас было шестеро и все погибли, кроме меня. Ей будет неприятно снова увидеть меня — нашёл я для себя оправдание — Да и для вас число шесть может оказаться несчастливым.
Старший долго смотрел на меня, как бы пытаясь проникнуть в мои мысли. Потом коротко бросил.
— Стой здесь и никуда не уходи! — а сам уехал к Вероне.
Они о чём-то поговорили, и вдруг та чуть ли не бегом бросилась ко мне. Я напрягся, не зная, что сейчас будет. Верона подбежала, лицо осветилось радостью, но наткнувшись на мой мрачный взгляд, она даже как-то сникла. Оглядела меня всего и во взгляде появилось уже знакомое сочувствие и жалость. Наверное, я и в самом деле выглядел не очень — немытый, с нечесаными волосами, в мешковине, заменяющей верхнюю одежду. Но вот её слова убили меня наповал.
— Гордан, я понимаю и ценю ваши чувства и ваше горе по погибшим товарищам. Но это жизнь, и мужчины, выбравшие путь воина, должны быть готовы к этому. Вы вели себя достойно и вам не в чем упрекнуть себя. Я надеюсь, что вы найдёте в себе силы и сможете вернуться к нормальной жизни. Как бы вы не корили себя, но вашей вины нет. И у меня никогда не было даже тени сомнения в вашей смелости и мужестве. Вы спасли мне жизнь дважды, и я не задумываясь доверю её вам снова!
В голосе Вероны неожиданно послышались слёзы, она отвернулась и быстро ушла. Старший, до этого стоявший сбоку, долго смотрел ей след, потом уже укоризненно поглядел на меня.
— Святая женщина. А ты не ценишь! — помолчал немного — Через пять минут выезжаем. Решайся — едешь с нами или остаёшься — и ушёл.
А у меня не было слов. Не знаю про святость, но эта зараза нескольким фразами придумала оправдание для всех моих поступков. И про мою тоску, и нежелание общаться, и про рубище и нежелание жить как прежде. А если она ещё где-нибудь ляпнет, что я временами ещё и заговариваюсь, то практически любой мой поступок получит оправдание. А меня ещё и пожалеют. И для местных это будет выглядеть как слезливый сериал о несчастном рыцаре, который ходит и стонет о погибших товарищах, потерянной любви и об ударах судьбы. И концовка будет ожидаться соответствующей — любовь, богатство, свадьба. И все мои выкрутасы с грязной одеждой, непривычным оружием для киношников будут выглядеть как особо хитрый план по внедрению в местную жизнь. Делай что хочешь, всё спишут на особо изощрённый план.
Не, похоже, я зря её спас от бандитов. Наоборот, надо найти «хороших» бандитов и продать её в рабство, а то ведь задолбает свое жалостью и добрыми словами! А может и не надо никого искать? Сам украду, сам письмо напишу, сам и выкуп потребую. Только надо делать это по возможности незаметно и ненавязчиво, чтобы киношники раньше времени не догадались.
На лице невольно появилась улыбка. «Что бы такого сделать плохого?». Когда у меня будет собственный герб, обязательно прикажу вырезать этот девиз! Зря они для съёмок выбрали именно меня — у меня аж на душе полегчало в предвкушении будущих гадостей. Уже улыбаясь, я забрался на коня и поскакал вслед за коляской Вероны.
***
Насладиться предвкушением будущих подлостей помешала проза жизни. Как только выбрались за околицу, наш отрядик ускорил движение, а я обнаружил, что совершенно не умею ездить на лошади. Некоторый опыт у меня всё-таки был, но выяснилось, что конь наёмника — это совершенно не то же самое, что флегматичная кобыла на конной прогулке. Мой всё время пытался обогнать остальных, а когда я его осаживал, начинал злиться и пытался укусить меня за ногу. Следующей проблемой стало седло. То ли его так и проектировали, то ли длина стремян была неподходящей, но вместо комфорта кресла я фактически оказался в стоячем положении. Ноги нараскоряку, никакой амортизации, и при каждом толчке довольно чувствительный удар между ног. Я попытался поджать ноги и усесться поудобней, но, лишённый поддержки стремян, теперь при каждом толчке или резкой смене направления движения с трудом удерживался от того, чтобы не свалиться. Яркая иллюстрация в духе: «Как мешок с …». Так я и ехал, то опуская ноги, то поджимая их, и с завистью поглядывая на остальных, которые двигались как настоящие кентавры. Ещё одной неожиданной проблемой стал собственный посох. Вроде мелочь, но весил он килограмм 5–7. Всё время держать в руке — надоедает. Никакого упора для копья на стремени я не нашёл. Ничего, напоминающего крепление для меча, тоже не было. Попробовал просто положить горизонтально на собственные бёдра, но при каждом толчке палкой по ногам… Вроде и удары не очень сильные, но минута за минутой, час за часом, по одним и тем же местам…
Когда остановились на днёвку, я с трудом слез с коня. Небрежно бросил поводья одному из наёмников. Тот с удивлением посмотрел на меня, потом, как бы спрашивая совета, на старшего. Тот чуть кивнул.
Уже не обращая на них внимания, я отошёл в сторонку и улёгся на землю, пытаясь выпрямить ноги. Это удалось, но ощущение бочки, привязанной между ног, осталось.
Остальные выглядели гораздо лучше. Шустро запалили костерок, сварили похлёбку. Наёмники держались дружелюбно, но субординация прослеживалась чётко. Сначала накормили Верону, потом налили себе, а остатки поделили между мной и возничим с коляски Вероны. Можно было возмутиться — приравняли будущего героя к извозчику — но это было бы как-то по-детски. Поев и немного передохнув, я первым делом направился к своему коню. Немного покумекав, разобрался с регулировкой стремян и настроил под себя. Потом сделал ревизию сумок и очень обрадовался, найдя моток верёвки. Сделав петли на верх и низ посоха, забросил его за спину на манер ружья. Тоже не фонтан — верёвка была узкая, но хотя бы по ногам не будет бить.
Вечером ситуация повторилась с небольшими отличиями. Я снова барским жестом бросил поводья наёмнику, Вероне поставили небольшую палатку, и она после ужина почти сразу легла спать. Остальные уселись у костра и просто глядели на огонь.
— Гордан, — вдруг заговорил старший — леди Верона не прогнала тебя, а ты не сбежал. Так что давай знакомиться. Меня зовут Текло. Остальных — Инбис, Олаф, Карто и Шунс. Возницу — Унчу.
Я пожал плечами — ни с кем дружить я не собирался, так что и имена мне были не очень-то и нужны.
— Я заметил, — продолжил Текло — что ты не стал сам заниматься конём, а просто передаёшь поводья нашим. Возможно, твоё имя и род дают тебе право так поступать в обычной обстановке, но у нас принято, чтобы каждый сам ухаживал за своим конём.
— Всё правильно, но из «своего» у меня только то, что на мне.
— Пока ты едешь с нами — конь твой, так что изволь ухаживать за ним сам!
— Ты хочешь мне приказать? — мне даже стало смешно, что так быстро появился повод расстаться.
Текло насупился.
— От того, насколько ты подружишься с конём, может зависеть твоя жизнь в бою.
Какой-то резон в его словах был, и я вынужден был признаться.
— Я не против ухаживать, но я просто… не знаю как это делается.
— Ты настолько высокороден, что за тебя это делали другие?!
— Я не знаю и не помню. Но если мне покажут, то я могу попробовать.
— Если дело только в этом, то мы тебе поможем — Текло немного помолчал — После утреннего разговора у меня возникли вопросы.
Я молча ждал продолжения.
— Я не очень верю в приметы, но нас позвали для сопровождения, и для нас не очень приятным открытием стали слова о том, что на леди Верону уже нападали.
— А что в этом такого особенного? Нападения на дорогах такая редкость?
— К сожалению нет. Редкостью являются требования выкупа. И ещё большей редкостью является самостоятельное освобождение таких пленников, да ещё и с уничтожением банды.
— Раз вы всё знаете, какие могут быть вопросы?
— К сожалению, у местных мы узнали в общих чертах, очень поздно и не успели связать эту историю, больше похожую на сказку, с тобой и леди Вероной. Может, поделишься подробностями?