Руки старшей жрицы теребили край черного фартука. Она всегда так делала, когда волновалась.
Я перевела взгляд на второго человека в комнате. Худощавый высокий дракон с проседью в пышных бакенбардах внимательно сморел на меня. В руке он сжимал трость с серебряным набалдашником в виде головы хищной птицы.
Отеческой любви я в его взгляде не заметила, лишь блеснувший оценивающий интерес. Глаза пробежались по лицу, светлым, почти добела волосам и хрупкой фигуре. Так смотрят на кобылицу, решая, за какую цену выставить ее на торги.
— Господин… — так и не поняв, остался ли он доволен увиденным, я запнулась. — Отец, рада вас приветствовать в нашей обители!
— Мной принято решение о твоем будущем, Ивия, — сообщил лорд Сазентан. — Ты выходишь замуж.
— Но мне лишь вчера исполнилось восемнадцать. В следующее полнолуние я смогу…
— Не сможешь, — оборвал он. — В обитель ты более не вернешься. Мы выезжаем прямо сейчас, чтобы добраться до темноты. Идем.
— Но как же?.. — В поисках поддержки я растерянно посмотрела на старшую жрицу.
— Вещи тебе уже куплены новые, — отец понял меня по-своему.
— Я бы хотела остаться, — начала, осторожно подбирая слова, ведь всем был известен крутой нрав главы нашего рода.
— Избавь меня от истерик, — он недовольно скривился. — Женские штучки со мной не пройдут, запомни это на будущее. А теперь иди.
— Прощай, детка, — Цинтия обняла меня, ошеломленную, и шепнула на ушко, — прими судьбу, не перечь отцу. Я буду молить Богиню, чтобы послала тебе доброго супруга и славных деток в утешение.
— Время убегает, дочь, — раздраженно напомнил лорд Сазентан.
Да я и сама была бы рада убежать. Но куда? Дальше соседнего луга с лесочком и не заходила никогда.
— Иди, моя хорошая, — жрица промокнула краешком фартука слезы, побежавшие по лицу.
А я словно застыла, как мошка, угодившая в вязкое варенье.
— Вся в покойницу-мать — встанет и смотрит так, что кровь стынет в жилах. Намается муж с такой! — пробурчал отец и, схватив меня за руку, потащил к двери. — Переставляй ноги пошустрее!
Я, будто во сне, понукаемая, как лошадь, пошла за ним, все еще не веря, что и в самом деле покидаю свой дом. Что нужно сделать, чтобы проснуться и забыть об этом кошмаре? Милосердная Богиня, помоги!
— Леди Ивия! — похожая на сдобную булочку высокая розовощекая девушка, стоявшая у кареты, к которой меня подвел отец, расцвела улыбкой. — Я ваша служанка Дженни! — Она прищипнула подол серого платья, неуклюже присела в поклоне и с гордостью добавила, — Личная служанка!
Ответить ей я не смогла — горло будто рукой стиснули. Но девушке этого, похоже, и не требовалось. Распахнув передо мной дверь кареты из красного дерева, Дженни ухватила меня под локоть, помогла забраться внутрь и усесться рядом с отцом. Сама плюхнулась напротив, заняв почти все сиденье, и вновь широко улыбнулась.
Нас затрясло по рытвинам, и лорд Сазентан скривился, пробурчав:
— Все рессоры опять полетят в Бездну! Проклятые жрицы, каждый грош зажимают! Нет бы подъездной путь залатать лучше!
— Папа! — ахнула я, потрясенно глядя на него. — Вы навлечете гнев Богини!
— Хуже уже не будет, — он раздраженно отмахнулся, а потом нахмурился, снова заскользив глазами по мне. — Да и не Богиня наша проблема, а ты! — Вдруг выпалил мужчина.
— Чем провинилась перед вами, батюшка? — я похолодела.
Еще только в карету села, а уже где-то опростоволосилась!
— Ты одета так, что впору подумать, будто это Дженни твоя госпожа, а не наоборот!
— Ой, ну вы скажете, господин! — захихикала розовощекая деваха. — Леди Иви такая красавица, это, утонченная! А я-то дочь кухарки!
— Оно и видно, — взгляд лорда намного дольше позволительного задержался на ее пышной груди, которая колыхалась в такт движению кареты.
— Господин, Дарина положила платье ей на переодевку, коли понадобится, — смутившись под его непристойным взором, пролепетала Дженни.
— Дарина умная женщина, — закивал отец и постучал набалдашником трости в стену кареты.
— Чего изволите, лорд? — осведомился паренек, открыв дверь и согнувшись в три погибели.
Он ехал, держась за задник кареты, и сейчас был покрыт дорожной грязью от босых ног до кудрявой головы.
— Весь извозился! — отец отвесил ему затрещину и брезгливо начал тереть ладонь платком. — Износишь ливрею, с тебя взыщу, понял?
— Да, господин, — пролепетал бедняга.
— Почему без башмаков?
— Отобрали, — еще тише ответил паренек.