Когда казалось, что хуже Шарлотте стать уже не может, это все-таки произошло. Тридцатого сентября, находясь в Риме, императрица приказала приготовить карету – она собиралась отправиться к знаменитому фонтану Треви. Приехав туда, Шарлотта выпрыгнула из кареты, подбежала к фонтану и жадно, пригоршнями принялась пить воду, бормоча: «Она, по крайней мере, не отравлена. Я так хочу пить!» После этого императрица приказала вести ее в Ватикан, где она попросила аудиенции у Папы Пия Девятого. Раскрасневшись и дрожа всем телом, Шарлотта умоляла понтифика защитить ее от подосланных Наполеоном Третьим убийц. Увидев на столе чашку горячего шоколада, императрица окунула в нее пальцы и, облизав, завопила: «Я умираю от голода! Все, что они дают мне есть, отравлено!»
Шарлотта отказалась покинуть резиденцию понтифика и несколько часов рассказывала о тяжелой ситуации, сложившейся в Мексике. К полудню шторм, кажется, улегся. Во время обеда она вела себя почти нормально, если не считать того факта, что императрица ела из одной тарелки с фрейлиной. Во второй половине дня Шарлотту сумели уговорить вернуться в гостиницу. Оказалось, что ключи от ее комнаты пропали. (Их специально спрятали с намерением запереть императрицу на ночь.) Шарлотта впала в истерику и потребовала, чтобы ее отвезли обратно в безопасный Ватикан. В десять часов ночи она вернулась к Папе Римскому. Терпеливый понтифик приказал, чтобы императрице постелили в библиотеке. «Чего только со мной не случалось, – хмуро заметил Папа. – Теперь вот женщина сходит с ума в Ватикане». На следующее утро, после того как Шарлотта мирно выспалась под действием сильного снотворного, она отказалась пить и есть что-либо, если оно не было приготовлено для его святейшества.
Сумасшедшая женщина – это одно, а сумасшедшая императрица – совсем другое. Намечались серьезные дипломатические проблемы. Поползли нехорошие слухи. Надо было во что бы то ни стало выманить Шарлотту из тихой папской гавани. Один из кардиналов попросил мать-настоятельницу близлежащего монастыря пригласить императрицу навестить находящихся под их опекой сирот. Польщенная Шарлотта согласилась. Сначала она прекрасно играла роль доброй и щедрой августейшей особы, но, когда ее ввели в кухню, женщина заявила, что из кастрюль на плитках очень вкусно пахнет. Монахиня, которая сопровождала императрицу, хотела угостить ее рагу, но Шарлотта заметила грязь, прилипшую к ножу, которым нарезáли овощи. «Это отрава! – завопила она. – Бог меня спас!» Но она была ужасно голодна, потому что ничего не ела с самого утра. Находясь в невменяемом состоянии, императрица решила, что мясо, выуженное из кипящей кастрюли, ей не повредит. Ожог руки был настолько серьезным, что Шарлотта потеряла сознание, пока ее перевязывали.
Врачи пришли к заключению, что императрица страдает от «опасных приливов крови к головному мозгу». Они написали об этом ее мужу, но ничего, кроме успокоительных сонных капель, предложить в качестве лекарства не смогли. Неделя между 30 сентября, когда Шарлотта ворвалась к Папе Римскому, и 6 октября, когда ее поручили заботам императорского лекаря, показалась кое-кому очень долгой. Из гостиницы выписали всех постояльцев, не желая доводить Шарлотту до очередного приступа паранойи.
По утрам императрица приказывала везти ее в карете к многочисленным римским фонтанам. Там она наполняла хрустальный графин и пила из стакана, украденного из папского дворца. Женщина отказывалась есть что-либо, если это не будет приготовлено у нее на глазах. Служанки покупали живых цыплят, которых привязывали за лапки к ножкам позолоченного стола ее королевских апартаментов. Потом их убивали на глазах у императрицы. Содержание писем Шарлотты к Максимилиану постепенно трансформировалось. Теперь это уже не были преисполненные любви послания женщины, которая верит, что умирает. Письма были исполнены горечи и паранойи. Она не сомневалась в том, что муж покушается на ее жизнь.
А тем временем в Мексике император Максимилиан постепенно осознавал, что все кончено. Его жена сошла с ума. Французские войска уходили из страны. Кровопролитная гражданская война охватывала все новые территории. Вместо того чтобы отречься от престола, бросить своих сторонников на произвол судьбы и вернуться с позором в Европу, Максимилиан решил оставаться в Мексике до конца. Это решение было сродни самоубийству.