— Тебе непременно нужно было его унизить? — возмущалась Лили.
— Я вовсе этого не хотел, — оправдывался я. — Наоборот, старался поддержать игру.
— Хоть бы один мяч позволил ему забросить, — хмурилась Лили. — Один мяч. Что, небо рухнуло бы?
— Он же все время перебрасывал мяч через щит, — напомнил я. — Четыре раза мне пришлось лазить на крышу.
— Ты бы еще через его голову мяч в корзину вколотил, — сказала моя жена.
— Такая возможность не раз представлялась.
Тут Рассел вступил в разговор — и заступился за меня.
— Хэнк прав, — вздохнул он. — Я никудышный игрок. Из рук вон. Совсем никуда. Зря я попросил тебя сыграть.
— Выберем другой вид спорта, где мы на равных, — предложил я.
— Вряд ли, — кротко улыбнулся он. — Баскетбол мне давался лучше, чем все остальное.
Это была наша первая и последняя игра.
— Берегись, этим летом твой отец снова будет в форме! — предупредил я Джули. — Связки зажили, я уже по две мили в день пробегаю.
— Почему вы с мамой никогда не бегаете вместе? — спросила дочь таким серьезным тоном, что на миг я растерялся. Все слова я отчетливо разобрал, но ее тон предполагал какой-то иной вопрос, что-то вроде «Почему вы с мамой спите в разных комнатах?». Тонко настроенный радар моей дочери уловил какую-то фигню. В отличие от своей сестры, Джули никогда не могла похвастаться последовательным мышлением, но с малолетства была способна к леденящим кровь прорывам интуиции.
Или, может, она просто хочет знать, почему Лили и я не бегаем вместе. Подобное объяснение устроило бы Уильяма Оккама, и мне следует довольствоваться им.
— Ей не подходит мой темп, — ответил я, допивая кофе и толчком отправляя фарфоровую чашку вместе с блюдцем на середину стола.
Рассел снова расплылся в улыбке:
— Ты для нее слишком медленный или слишком проворный?
— Не говорит, — улыбнулся и я.
— Ты должен знать такие вещи, — сказала Джули. — Должен проявлять внимание к своей жене.
Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что эта реплика адресована более Расселу, чем мне, и, судя по выражению его лица, он тоже так это воспринял. Вновь повисло молчание, и когда зазвонил телефон и Джули отошла снять трубку, я даже приободрился, но тут услышал: «Да, он здесь. Хочешь с ним поговорить?» Пауза. Видимо, не хочет. Джули слушала, и ее лицо становилось все мрачнее. «Я скажу ему», — пообещала она и повесила трубку. Рассел приподнял бровь, выражая мне сочувствие. Он еще молод, но уже достаточно долго женат, чтобы чуять неприятности.
— Возвращайся домой, — велела Джули. — Мама говорит, тебе дозванивается мистер Квигли. Говорит, ты знаешь, что это значит.
Увы, знаю, и если Билли Квигли рвется поговорить со мной, это само по себе достаточная причина оставаться там, где я сейчас сижу.
— Мама говорит, он ей не верит, что ты не дома.
Я встал, отодвинув стул.
— Когда Билли дома, по его понятиям, все должны быть дома, — сказал я, несколько упрощая логику моего пьющего коллеги. Беда в том, что Билли достаточно умен, чтобы понимать, как бы я хотел увильнуть от разговора с ним, но слишком пьян, чтобы припомнить, что я всегда отвечаю на его звонки, хочу я того или нет.
— Я тебя подвезу, — вызвался Рассел.
— Не надо. — Джули покачала связкой ключей на мизинце. — У тебя трудный был день. Отдыхай.
Рассел выдержал эту парфянскую стрелу как мужчина, даже не поморщился. Поморщился за него я.
— Хэнк, — сказал он, оставшись сидеть, — гляди в оба.
Опасность повсюду, вот что он хотел сказать.
Мы поехали на «эскорте» Джули.
Я готов был нарушить одно из немногих простых правил, по которым живу, и спросить, все ли у них с Расселом хорошо, но она меня опередила:
— Что это за собеседование у мамы в Филадельфии?
— Не то чтобы она всерьез к этому присматривалась, — начал я. — Но в следующем году директор ее школы уходит на пенсию. Школьный совет мог бы прояснить, кого они видят преемником, если на членов совета слегка надавить.