— А если не прояснят? Она согласится на ту, другую работу?
— Мне кажется, ты не тому человеку задаешь вопрос.
Мы остановились на перекрестке у пресвитерианской церкви. Шпиль вознесся высоко, окружающие деревья голы, и недостает лишь снега, чтобы вышла литография Курьера и Айвса. Джули смотрела на эту картину, будто ее не видя.
Мы застряли на распутье — буквально, — словно мы оба вдруг перестали ориентироваться. Если бы сзади подъехала машина, водитель решил бы, что мы ошиблись на предыдущем повороте и теперь либо склонились над картой, либо сверяемся со звездами. Твердь небесная полна ими, весело подмигивающими, намекающими, что дорог перед нами — мириады, в то время как на земле перед нами было всего три дороги, две из них неверные (и мы знали какие).
— А что будешь делать ты? Уйдешь из университета? — Не дождавшись мгновенного ответа, она добавила: — На этот раз я тому человеку задаю вопрос?
— Нет, его тоже следует задать твоей матери.
И тут Джули застала меня врасплох. Не говоря ни слова, моя дочь стиснула ладошку в кулак, развернулась на сиденье и со всей силы врезала мне в левый бицепс. Нет, оказывается, это еще не со всей силы — второй удар был сильнее, настолько, что я вынужден был перехватить ее руку у запястья, прежде чем огрести в третий раз.
— Гады! — завизжала она. — Вы решили развестись!
— Что ты несешь, Джули?
Она уставилась на меня так, словно многолетний опыт подсказывал: мне доверять нельзя. Я отпустил ее руку, демонстрируя, что я-то ей доверяю, и она ударила меня снова, хотя уже не так больно.
— Ты должен объяснить мне, что происходит.
— Понятия не имею, — честно признался я. — Ты говорила с сестрой?
Едва задав этот вопрос, я убедился, что угадал верно. Карен в целом девочка достаточно разумная, но почему-то всегда пребывает в уверенности, что ее родители вот-вот разведутся. Когда она училась в старших классах, родители нескольких ее близких друзей прошли через жестокий развод, травмировав собственных детей, и Карен тоже была потрясена, осознав, что подобное может случиться и с ее родителями. С тех пор она все время напряженно следила за опасными симптомами, и почти все, что она видела, от легкого препирательства до вполне благожелательной беседы, которую не понимала или к которой присоединялась с опозданием, Карен трактовала как знамение надвигающегося распада семьи. И разумеется, будучи старшей, Карен и Джули втянула в свои переживания.
— Мама всегда рассказывает ей то, чем со мной не делится, — пожаловалась Джули. — Меня это вымораживает.
— Что же она рассказала Карен? — Я действительно хотел бы это знать.
— Карен не говорит. И это меня тоже вымораживает. Как будто у них закрытый клуб и мне туда хода нет.
— Ты выдумываешь всякое. И твоя сестра тоже. Все у нас с твоей мамой в порядке.
Она обожгла меня взглядом:
— Откуда тебе знать? Ты никогда не замечаешь, если маме плохо, если она грустит.
— Когда это она грустит?
— Вот видишь.
Сзади подъехал автомобиль, водитель ждал, пока мы тронемся.
— Просто я… я, наверное, не переживу, если вы разведетесь именно сейчас, понимаешь? — пробормотала Джули.
Не знаю, очень ли дурно с моей стороны сожалеть, что у моего отпрыска полностью отсутствует чувство юмора? Либо рядом со мной сидит подменыш, либо в моих генах где-то на молекулярном уровне случилась поломка. Не может же дочь Уильяма Генри Деверо Младшего произносить такие фразы на полном серьезе? Будь с нами в машине Лили, она бы сказала, как мило, что наша дочь так переживает за брак своих родителей и старается его спасти, но я сомневался.
Машина сзади посигналила, Джули опустила окно, высунула свою прелестную головку и заорала:
— Отвали нахер!
К моему изумлению, машина сделала полный разворот и двинулась обратно, откуда приехала.
— Послушай, — сказал я, — если вам с Расселом нужны деньги…
Моя дочь уставилась на меня, будто ушам своим не веря:
— Разве мы говорим о деньгах?
— Я и сам не пойму, о чем мы говорим, — сознался я. — Твоя мама едет на собеседование в Филадельфию. Там она повидает твоего деда, выяснит, как он поживает. В понедельник вернется. Окей? Никаких тайн тут нет. Ты в курсе всего.
Джули пристально всматривалась в меня. Мы так и торчали на перекрестке. Наконец она завела мотор.
— Сомневаюсь, что я в курсе всего. — Нехотя, в пол-лица, она одарила старика-отца улыбкой. — Разве что настолько же в курсе, насколько и ты.