— Я слышу то же, что и ты? — спросил он, поднимая свою палочку с пола.
— Он сказал — Мародеров, — кивнул Джордж.
— А откуда маленький слизень знает о Мародерах? — оба брата с нескрываемым интересом уставились на Гарри, и Рон несчастно вздохнул.
— Оттуда, — Гарри был спокоен как никогда, — это мой отец и его друзья.
Он улыбался равно две секунды, пока Джордж не уточнил:
— Господа Луни, Хвост, Бродяга и Сохатый?
Гарри почувствовал, что бледнеет.
— Хвост? — упавшим голосом переспросил он.
— Значит, ты полагаешь, что за этой картиной — их тайник? — Фред подошел к стене и стукнул по ней палочкой. А затем произнес удивительные слова: — Торжественно клянусь, что замышляю только шалость!
Гарри, открыл рот, чтобы сказать что–то ироничное, и замер. Часть стены отошла, и они увидели небольшую нишу.
— Действительно, тайник, — хмыкнул довольный Фред.
Гарри махнул через всю комнату, и они с Фредом первыми заглянули в нишу. Но ничего не обнаружили интересного, кроме поломанного снитча и пары исписанных свитков. К ним подошли заинтригованные Джордж с Роном. Гарри развернул один свиток, а Фред с Джорджем — другой.
В свитке Гарри увидел обычные трансфигурационные вычисления, многократно перечеркнутые, с пометками на полях. Он попытался разобраться в пометках, сделанных разным почерком, от которых его оторвал восхищенный возглас близнецов:
— Ух ты!
Гарри с Роном привстали на цыпочки, чтобы заглянуть к ним в пергамент.
Один абзац начинался так: «Белая густая дымовая завеса».
Фред с восхищением зачитал вслух:
— Порошок спелтера нагревать до воспламенения.
— И все? — не поверил Джордж.
— И все, — ответил Фред.
— А что там еще есть? — нетерпеливо спросил Гарри. Близнецы быстро пробежались по пергаменту глазами.
— Немного про фейерверки и про лечение порошком этого же спелтера, — ответил Фред. — А у тебя?
— А у меня, кажется, трансфигурация, но я в ней ничего не понимаю. Мы такого еще не проходили.
— Дай взглянуть.
Гарри колебался, и Фред произнес:
— Только взглянуть.
Гарри передал пергамент, и близнецы тут же уткнулись в него. Чем дальше читали, тем больше вытягивались у них лица.
— Что, что там такое? — не вытерпел Рон.
— Мировой заговор, — серьезно ответил Фред.
— Расчет конца света, — добавил Джордж.
— Разве это арифмантика? — удивился Гарри.
— Нет–нет, это трансфигурация, — возразил ему Джордж. — Высшая трансфигурация, потому что мы тоже ничего не понимаем.
— Ну почему? — вмешался Фред. — Мы понимаем, что это такое — это уже полдела. Гарри, тебе нужны эти пергаменты?
— Нужны, — Гарри не сомневался ни минуты.
— Тогда, может, ты нам дашь их ненадолго? Мы скопируем и вернем их тебе, — предложил Джордж.
— Ты знал про тайник, и поэтому содержимое вроде как твое, — проговорил Фред, — зато мы знали, как его открыть.
— А откуда?
— У каждого есть свои секреты, — туманно отозвался Фред.
— Вы что–то нашли. Что–то, принадлежащее Мародерам, — догадался Гарри.
Близнецы виновато переглянулись, но раскрывать свою тайну не спешили. Гарри почувствовал легкое разочарование: ему трудно было смириться с тем, что кто–то владеет вещью, принадлежавшей его отцу.
Рон, чтобы его не вынудили встать на ту или иную сторону, решил проверить, не осталось ли чего в нише. И нашел…
— Гарри, здесь колдография! — крикнул он, и Гарри живо обернулся. Рон протянул ему колдографию, на которой весело дурачилась четверка друзей. Отец, чуть старше Гарри, пускал из палочки синие клубы дыма, которые такой же юный крестный превращал в хрустальные шары и направлял то в Ремуса, то в четвертого мальчика.
В Питера Петтигрю.
Как бы Гарри ни хотел написать родителям и узнать все о Питере, как бы он ни хотел вызвать крестного и расспросить того о Хвосте, он решил выждать до каникул. Они с Гермионой подняли старые подшивки «Пророка» и нашли, что Петтигрю должны были арестовать авроры, но он, отбиваясь, применил заклятие, которое разворотило половину улицы. Погибло двенадцать человек, а от самого Питера остался только мизинец.
— Да, невеселая судьба у предателей, — меланхолично произнесла Гермиона, — неудивительно, что ты никогда о нем не слышал.
Гарри задумался. Если его родители дружили с Питером, то тот, видимо, был настолько своим и родным, насколько ими были Сириус и Ремус. Поэтому представить себе, что один из них может оказаться врагом — он никак не мог.