Но наиболее значительным был клан Шанелей; все они расселились на соседних улицах, вблизи от Травяной площади, у всех были жены-девочки, постоянно носившие большие животы. Ибо не одна Анжелина производила на свет потомство. Ее золовки-малышки тоже жили от беременности к беременности.
Новая дюжина Шанелей, двоюродные братья и сестры, появились на свет на сей раз не в Понтее, а в Ниме. Стремление к увеличению потомства походило у Шанелей на религиозное чувство. Как и в те времена, когда их достаток зависел от урожая каштанов, Шанели, хотя и стали горожанами, не избавились еще от древнего страха перед быстротечностью жизни, свойственного всем крестьянам на свете. Поэтому, оказавшись в Ниме, они продолжали воспроизводиться из расчета один ребенок в год… и даже чаще. Ибо случалось, что от одних и тех же отца и матери рождались два Шанеля, один в январе, другой в декабре того же года. И старшему всегда давали имя Жозеф, то была дань уважения изгнанников главе рода, предку, трактирщику из Понтея, медленно старевшему среди воспоминаний об отзвучавшем смехе и песнях, некогда раздававшихся в беседке.
Но в отношениях между членами клана появилась первая трещина. Те, кто вел оседлый образ жизни, все больше отличались от тех, кто странствовал, и порою даже теряли бродяг из виду. Одни сумели превратиться в ремесленников или с превеликим трудом отвоевали себе местечко в мелкой торговле, силой упорства осуществив свою мечту, но таких было меньшинство. Кое-кто, из тех, что всегда селились рядом с вокзалом, через два поколения сумеет даже пробиться в железнодорожные служащие — это была самая высокооплачиваемая должность, на которую могли претендовать Шанели. Другие же, катя от рынка к рынку, были верны самим себе, оставаясь скитальцами.
Дед Габриэль Шанель был из последних. Он покинул Ним с женой и ребенком, едва прожив там год. И потом, из года в год, из зимы в лето — такова была работа, никуда не денешься — менял города и дома.
Нельзя забывать, что Габриэль вышла именно из этой, бродячей части клана. По логике вещей, следовало бы ожидать, что ее предки были как раз среди тех, кто занялся мелкой торговлей и заимел собственный дом. Но реальность оказалась иной, и нам постоянно придется этому удивляться.
Где то время, когда люди из поколения в поколение рождались, жили и умирали в одной и той же деревне? Жизнь Анри-Адриана Шанеля, его жены и детей разворачивалась свитком бесконечных дорог, но всегда сохраняла привкус родного края. Это объяснялось тем, что они никогда не удалялись от Юга, где рынок с его запахами и криками всегда напоминал деревенские праздники.
Анри-Адриан, как истый южанин, никогда не отваживался пересечь воображаемую границу и раскинуть свои лотки там, где готовили без оливкового масла, где крыши не были крыты черепицей и где ветер не дул с такой силой, что все сметал на своем пути. Дети его рождались в зависимости от остановок и чаще всего в департаменте Гар: Луиза — та, что однажды приютит Габриэль после смерти матери, — родилась в 1863 году в сердце Севенн, Ипполит — в 1872 году в Монпелье, Мариус — в 1877 в Алесе.
Так что дед Габриэль никогда не уезжал слишком далеко. Он путешествовал так же, как работал в поле: сверяясь с календарем, и его маршруты определялись старым крестьянским чутьем. Но ни уходящее солнце, ни первые заморозки больше не влияли на его жизнь. Теперь он подчинялся только деревенским праздникам и тому, что к ним прибавляла крестьянская вера, эта огромная потребность верить и надеяться.
Примерно в 60-е годы прошлого века какой-нибудь Шанель из Понтея караулил на рассвете, выжидая, когда же приближающийся топот известит его о предстоящих крестьянских сборищах. Что это был за шум? Животные и люди отправлялись в путь, продвигаясь медленным шагом, впереди обычно шествовали быки. Какие пометки он делал на календаре? Он помечал даты, когда тот или иной поселок будет праздновать сбор урожая, а такая-то корпорация — отмечать день своего покровителя, и через улицы протянут гирлянды, а из церкви вынесут статую почитаемого святого в бархатном наряде, изукрашенную, словно идол. Тогда он тоже отправлялся в путь. Надо было идти той же дорогой и поторапливаться. Ибо ни одно из этих христианских увеселений не обходилось без ярмарки.
Сюда, дамы и господа, сюда, подходите! Песни церковные и застольные, четки и сахарные трубки, крестный ход и карусели, запах ладана и вафель, молитвы и конкурсы гримас — все было вперемешку. Для того чтобы дед и бабка Шанель могли выжить, нужны были прилавки, убранные, словно алтари, нужно было смешение проповедей и музыки, нужны были рынки, нужны были эти праздники беспорядка. Так продолжалось до самой смерти Анри-Адриана — он умер, когда ему было за восемьдесят.