– Конечно, – сообщила она в пространство, – я так и думала, что это был вовсе не костюм. Привет , Билл, кстати! Руперт, как по-твоему, это чрезвычайная ситуация или пока еще нет?
– Здесь пока все более или менее под контролем. Но я был бы тебе очень благодарен, если бы ты разобралась с лифтом. Там все залито кровью, и я просто заколдовал его на нашем этаже.
– Это запросто, – бодро ответила Зинка. – А то народ уже недоволен, что только один лифт работает. Чем ты его заколдовал?
– Просто очень сильные чары остановки.
– Тогда я это лифт очень быстро починю, – сказала Зинка и ушла. Дверь заперлась сама собой. Мари немедленно приступила к работе. Роб вздрогнул всем крупом и схватился за пресс так сильно, что у него пальцы побелели. Ник с Биллом тоже вздрогнули и быстро ретировались на мою кровать, где им точно не было видно, что делает Мари. Там они и оставались все время, только когда Мари требовала принести инструменты или нитки, они неохотно покидали свое убежище.
– Господи ты боже мой, – внезапно сказал Билл, сидя на моей кровати, и порылся в карманах своего жилета. Он вытащил в горстях двух пушистых птенцов.
– Думал, что оставил их дома, надо же.
– Там есть булочки, сказал я, помогая Мари.
Билл с Ником замусорили хлебными крошками все порывало, но, во всяком случае, это маленькое представление отвлекло Роба. Я смотрел на Роба и думал, как он вообще терпит все это и не кричит.
– Выглядит куда хуже, чем джемпер вашей тети, верно?
Мари, не переставая шить крошечными стежками, серьезно ответила:
– Думаю, она не заметила, когда ее ранили.
После паузы мы в один голос сказали:
– Извини, Ник.
– Это почему еще? – удивился он. – Я тоже думаю, что видок у нее сегодня еще тот. Я должен оскорбиться только потому, что она – моя мать что ли?
Роб хрипло застонал.
– Ник дай ему еще виски, пожалуйста. – Сказала Мари. – Роб и поговори с нами, если можешь. Это тебя отвлечет. Ты говорил что-то про вашего императора, помнишь? Я хочу знать об этом все.
В общем, Роб начал рассказывать. Он периодически кривился от боли, но продолжал говорить. Без сомнения, спиртное развязало ему язык, но, похоже, он и по природе своей был очень разговорчивым кентавром. Я мог себе представить его в компании друзей болтающим до тех пор, пока кто-нибудь не скажет: «Слушай Роб, а не заткнуться ли тебе наконец?!» Я как зачарованный слушал хрипловатый молодой голос, который периодически срывался на стоны, когда Мари стягивала края раны.
Большая часть того, что рассказывал Роб, мне уже была известна.
– У императора есть три типа жен. То есть были, я все забываю, что он уже умер… То есть, должно быть только два вообще-то – Истинные Жены и Высокие Леди. Но император придумал еще и Супруг. Они не были такими важными персонами и не жили во дворце. Кнаррос говорит, что у этого императора прямо страсть к тому, чтобы все разложить по полочкам и рассортировать… То есть, была страсть, конечно… Он всегда оставлял более высокие места в своей классификации – на случай, если кого-то он сочтет лучше остальных. Никогда не было людей восьмого круга, а у него еще предполагались девятый и десятый. Конечно, он дорожил всеми своими детьми, даже теми, кто родился от Супруг… Но их дети отдавались на усыновление довольно скромным людям – и как можно дальше от Инфориона. У Кнарроса есть списки детей от Жен и Леди, но списков от Супруг не было. Если бы были, он бы этому парню, которого казнили, не позволил написать письмо его матери.
Ага, – подумал я. – Вот почему император так легко отказался от Тимоти! Тот был сыном простой Супруги, вот в чем все дело! И, сдается мне, его так быстренько убрали еще и потому, что он на свою беду родился самым старшим! Некоторое время я не слушал Роба, так что не знаю, как он добрался в своем рассказе до Талангии.
– Кнаррос – мой дядя. Мы с Крисом помогаем ему, и мы единственные, кого туда допускают. Крис тоже племянник. Полгода мы проводим там и полгода – со своими родителями. Предполагается, что мы никому ничего не должны рассказывать, но теперь, наверное, уже можно, раз император умер. В общем, я уже говорил, что у Кнарроса есть список детей от Истинных Жен, и он знает их настоящие имена, и как их идентифицировать он тоже знает. Сами дети, конечно, понятия не имеют, кто они такие.
Трудно было прерывать Роба сейчас, когда он разговорился. Я попытался на этом месте. Если Роб знал, где дети императора, то он бы сейчас мог существенно облегчить мою жизнь. Но Мари тоже вклинилась в разговор и, взяв у меня новую иглу с шелковой нитью, возмущенно сказала:
– Безумная идея! Ребенок должен стать императором, а сам понятия не имеет, кто он и что! Надо ведь иметь большой опыт, чтобы управлять страной. Ваш дядя хотя бы обучает их политике?
– Нет, конечно, – ответил Роб. – Это небезопасно. Император хотел защитить себя от сыновей, пытающихся свергнуть его или от предателей, которые будут использовать с этой целью его детей…
– Чепуха, – перебила его Мари, – чепуха и паранойя. Ник, разве в нашем мире не было подобной практики? В Османской империи вроде бы, да?
Ник серьезно закивал, стараясь все-таки не смотреть на свою кузину.
– И это ни черта не помогло. Я не вспомню навскидку, в какой империи это было, но они прятали всех наследников во дворце. Что-то вроде домашнего ареста. И когда приходил черед нового наследника вступать на престол, он ничегошеньки не умел, всего боялся… и в итоге все они были очень слабыми правителями.
Я вздохнул. Да, все так, как и было предназначено. Я нашел нового императора, он будет слабым… Я верил Мари и Нику. Кажется, я тоже что-то такое читал.
– Кнаррос всех обучал правильно, можете не сомневаться, – запротестовал Роб, – Настоящий наследник не трус и не дурак. Вы это увидите.
– Ты знаешь, кто он?
– Я – нет. Только Кнаррос знает. – Его голова вдруг упала на руки. – Долго еще?
– Уже заканчиваю, – ответила Мари.
То, что Роб так внезапно и быстро отключился, было понятно и вполне естественно, но, думаю, он просто понял, что сказал больше чем нужно, и поэтому позволил себе слабость. Я решил его теперь не тревожить. Все равно через пару часов я увижусь с Кнарросом и сам все узнаю. Роб так и не поднял головы, Мари завязала последний стежок, и тогда стало ясно, что он и правда в обмороке. Потребовались усилия всех нас, чтобы сдвинуть его и уложить в постель – на здоровый бок, разумеется. Хорошо, что в этой гостинице в номерах были такие громадные кровати. Хоть и маленький кентавр, но Роб занял почти всю ее. Мари наклонилась к нему и тихонько спросила:
– А как твоя человеческая часть? Я подозреваю, что у тебя одно ребро треснуло, но я мало что могу сделать.
Роб невнятно забормотал, и мы скорее догадались, что он хочет, чтобы мы сняли с него рубашку. Это была синяя полотняная безрукавка, и нам легко удалось стянуть ее через голову. Он снова забормотал, теперь немного встревожено.
– Не беспокойся. Я все зашила. – Сказала Мари, снова наклоняясь к нему.
Рана действительно исчезла словно по волшебству. Я мог бы сказать, что это сделано почти на «отлично».
– Отлично я себе поставлю, когда сниму швы, – сказала Мари.
– Думаю, все будет хорошо, – успокоил ее Билл. – Такой красивый ребенок.
Билл был прав. Роб был прекрасен даже со своими синяками и с зашитым боком, весь в порошке для дезинфекции. Его человеческий торс, такой золотисто-коричневый, идеально переходил в гнедое лошадиное тело. Имперский медальон на шее, и точеный профиль на моей подушке – просто сюжет для Зинкиных картин, да и только.
– Он может вас услышать. А его лучше сейчас не беспокоить, – прошептала Мари.
Роб, конечно, все слышал. На его лице, с царапинами и синяком под глазом появилась слабая, но очень довольная улыбка. Он отлично понимал, что он красивый кентавр и, подозреваю, очень испугался, что его красота безнадежно испорчена. Теперь он явно успокоился и заснул. Мы укрыли его одеялом и стали прибирать в комнате.
– Господи, – сказала Мари, когда мы закончили, – я совсем вымоталась. Хочу поспать немного. Ник, хватай чайник и пошли со мной, сделаешь мне кофе.