— Наверно, если б мы не задержались, — призналась девушка, — то, скорей всего, прибыли бы вовремя…
— Церемония прошла хорошо, — смущенно проговорила Мари. — Я попросила, чтобы звучала музыка, которая нравилась Максу.
Серена не помнила, чтобы ее отец интересовался музыкой, и не преминула выразить удивление:
— Вот как?
— Да. Но ничего слащаво-сентиментального. Макс бы этого не потерпел. Он был исключительно практичный человек. Ему нравилась хоровая композиция «Наковальня». — Мари улыбнулась, вспоминая прошлое. — Из «Трубадура» Верди. Я и сама люблю Верди. Его музыка несет в себе положительный заряд.
Железо! Сразу следовало бы сообразить, что отец мог признавать только музыку, напоминавшую ему о его благословенном железе.
— Идеальный выбор, — хмыкнула Серена, стараясь не переступать грани приличий.
Мари, чувствуя враждебность гостьи, заметила:
— Может, пора уже забыть плохое. Что было, то прошло. Макс ведь умер, Серена.
Да, умер, и погребен! Сереной овладело глубокое чувство вины: она не могла заставить себя скорбеть об отце.
— Он завещал, чтобы его кремировали, дорогая, — тихо объяснила Мари.
Абсолютно в духе отца, подумала Серена, судорожно вздохнув. Завершил свой путь, как и жил, — в огне. Горячее сердце и пылкий нрав были движущей силой всех его начинаний и поступков; раскаленный расплавленный металл — любимой стихией. Она сама унаследовала от отца много пламенных черт: как и он, легко приходила в ярость, легко обижалась. И некоторые обиды тлели в ней вечным огнем, пожирая изнутри.
— Я сделала все так, как распорядился Макс, — продолжала Мари. — Он оставил дела в полном порядке. Макс был педантом во всем, и завещание оформил за несколько лет до смерти.
Райан, наклонившись к столику, взял бутерброд. Очевидно, чтобы отвлечь Мари от разговора о смерти и похоронах Макса, предположила Серена. Вряд ли он хотел есть.
— Ммм. Вкусно. Поешь что-нибудь, Сера…
— Я не хочу есть, — раздраженно ответила девушка.
Мари смотрела на гостей, переводя взгляд с одного на другого. Райан, проглотив бутерброд, произнес:
— Я, наверно, зря приехал, миссис Уайатт. Не знаю, как вести себя в таких случаях…
Голос Райана сорвался, и Серена, заметив страдальческое выражение в его глазах, объяснила Мари спокойно:
— Несколько месяцев назад у Райана умер отец.
— О Боже… прошу прощения! Надо же, а я все про Макса да про Макса…
— Ничего страшного.
Райан смахнул с рубашки крошки. Серена догадалась, что он вспомнил про стрельбу в Квинсленде, потому и нервничал.
— Вы долго собираетесь пробыть в Англии? — поинтересовалась Мари, мгновенно меняя тему разговора.
Серена нахмурилась.
— Пока не улажу дела отца.
— Адвокат обо всем позаботится, — заверила ее Мари. — Мистер Эндрюз и его коллеги хорошо знают свое дело.
— Надо ведь решать вопрос не только с домом, верно? Что будет с заводом, с людьми, которые живут в долине? — Серена повернулась к Райану и, видя, что затравленное выражение не исчезает с его бледного изможденного лица, постаралась отвлечь его мысли от неприятных воспоминаний. — Кейндейл — отвратительное место! — беспечно бросила она. — Глубокое ущелье в горах, выходящее к морю. Сплошь голые камни. Вода в реке красная, потому что течет по камням, содержащим бурый железняк. Есть еще старый заброшенный рудник, где раньше добывали железную руду. Ну и, конечно, завод, отравляющий черным дымом всю скудную растительность на склонах холмов. Честно говоря, Райан, я уверена, ты просто возненавидишь Кейндейл, когда я свожу тебя туда…
— Там сейчас не так уж плохо, — вмешалась Мари. — Ты судишь по воспоминаниям десятилетней давности. С тех пор введены особые требования по вредным выбросам в атмосферу. Теперь Кейндейл — маленький процветающий поселок. Это единственное приличное место на много миль в округе, где можно найти работу. Если бы не завод, из Кейндейла давно бы все поуезжали. Благодаря заводу обитатели долины имеют средства к существованию. Твой отец был хороший хозяин…
Серена порывисто поднялась, увидев, что Мари прикусила губу, — очевидно вспомнив, что однажды произошло в Кейндейле. Сумеет ли Мари когда-нибудь забыть о том случае? Сама она, Серена, никогда не избавится от этого воспоминания. Как бы далеко от Кейндейла ни находилась, она всегда будет испытывать стыд и сожаление из-за тех глупостей, что натворила много лет назад. Никогда не простит себя, — даже если доживет до ста лет.