А Голдфарбы… Я должна была знать. Я, может, и знала, но не подумала о том, что они почувствуют. Или подумала, но мне было все равно. Даян Голдфарб с бесстрастным лицом тихо смотрел на свои руки. Его губы двигались, но не издавали звука. А Реббецин не смотрела в сторону и не пыталась оценить чью-то реакцию. Она просто смотрела на меня взглядом, полным грусти.
Я думала, что уже приняла всевозможные решения по поводу того, во что верю. Что лучше говорить, чем оставлять несказанным. Что мне нечего стыдиться. Что живущие узкой жизнью сами виноваты, что удивляются. Я подумала, что нужно позвонить д-ру Файнголд, чтобы просто дать ей знать, что ничего не изменилось за все это время.
Потому что я чувствовала это. Стыд. Они не плохие люди. Ни один из них. Ну, может, разве что Хартоги. Но Голдфарбы правда не плохие люди. Они не жестокие, не отталкивающие, не злобные. Они не заслуживали испорченного пятничного ужина. Они не заслуживали того, как я обрушила свою жизнь прямо на них. Это не было правильно. А если бы я этого не сделала? Да, это тоже было бы неправильно.
Глава шестая
Бог повелеллуне обновляться каждый месяц и увенчивать великолепием тех, о ком Он заботится, тех, кто в будущем обновится, подобно ей.
Из Кидуш Левана, читают каждый месяц после третьего дня лунного цикла и перед полнолунием
Какая форма у времени?
Иногда нам кажется, что время круглое. Сезоны наступают и повторяются в одно и то же время каждый год. Ночь следует за днем, а день — за ночью. Праздники наступают каждый в свое время, один за другим. Каждый месяц и луна, и чрево растут и становятся плодородными, а после истекают кровью, чтобы начать расти снова. Может показаться, будто время водит нас по круговому пути, возвращая нас туда, откуда мы прибыли.
Время также может казаться бесконечной прямой линией, ошеломляющей своей безграничностью. Мы путешествуем от рождения до смерти, от прошлого к будущему, и каждая проходящая секунда исчезла навечно. Мы говорим об управлении временем, но на самом деле это время управляет нами, поторапливая нас там, где мы хотели бы задержаться. Мы в силах приостановить время ровно настолько, насколько луна способна приостановить свое ночное путешествие по небу.
Как это часто бывает, эти два на первый взгляд непримиримые наблюдения вместе формируют правду. Время имеет форму спирали.
Наше путешествие сквозь время можно сравнить с восхождением на круглую башню по ступенькам снаружи. Мы перемещаемся, это верно, и не можем вернуться в покинутые нами места, но в то же время наше путешествие приводит нас к тем же горизонтам, что мы видели прежде.
Каждый Шаббат не похож на предыдущий; тем не менее, каждый Шаббат — все тот же Шаббат. Каждый день приносит вечер и утро, но ни один день не повторится. Пример этому — луна, рождающаяся и убывающая в соответствии с волей Создателя: вечно меняющаяся, но всегда та же самая.
Нам стоит помнить об этом. Временами кажется, будто время занесло нас далеко оттуда, откуда мы пришли. Но всего через несколько шагов мы завернем за угол и увидим знакомое место. Иногда, путешествуя, мы как будто возвращаемся к месту отправления, но, хоть виды и похожи, они не идентичны; мы должны помнить, что полного возвращения нет.
Эсти закрыла глаза. Ее дыхание было мягким и спокойным. Она слушала звуки синагоги вокруг нее. Тихое бормотание, разговоры, переворачивающиеся страницы, «шикание» на детей в женском помещении. В мужском отделении мужчина неторопливо читал главу Торы, произнося каждое слово с надлежащей ему интонацией. Довид показывал ей раньше, как каждое слово в Торе пишется с таамим, маленькими точками и линиями, показывающими, должна ли интонация быть восходящей или нисходящей. Эти символы, говорил он, позволяют читающему привнести в текст индивидуальность, при этом сохраняя однородность интонации. Благодаря этому чтение Торы всегда одинаково, но при этом всегда отличается. Голос мужчины был богатый и текучий. Она позволила своему разуму схватить одно или два слова на иврите, перевести их, посмаковать и отпустить дальше.
Эсти поселила свой разум в каждое место в синагоге. Она была в сморщенной штукатурке на потолке, в усталом синем ковре, в шторах, покрывавших окна, в красных пластмассовых стульях, электрических проводах и в пульсе каждого мужчины и каждой женщины. Она дышала и чувствовала, как синагога вдыхала и выдыхала вместе с ней.
Она обнаружила знакомые ей мысли и эмоции. Там были ярость, горькая ненависть, страх, скука, возмущение, вина, печаль. Она видела себя издалека. Она подумала: это правда я? Может ли эта женщина, кажущаяся остальным такой странной, быть мной? Она видела себя сквозь десятки пар глаз, и каждая замечала ее странность со страхом, отвращением или замешательством. Она улыбнулась, говоря людям: «Да, вы считаете меня странной, но я знаю что-то, чего не знаете вы».