— Ну, кузина, ты зашла слишком далеко! Праведная кузина, неужели ты хочешь обвинить меня в том, что у нас в горах веками прибегали к родственному спариванию?
— Спариванию? — передернувшись, переспросила Шона.
— О, что я слышу из уст прекрасной леди!
— Миледи! — позвал Марк Мензис. — Вы идете? Его преподобие Мэсси готов начать особую церемонию в левой штольне.
— Конечно! — отозвалась Шона.
В это время к ней подошел Аларих, старший брат Алистера.
— Мензис, по-моему, Шоне не следует спускаться в шахту.
— Не беспокойся! — мягко настояла Шона, пожимая руку Алариху. — Я должна пойти. Если это небезопасно для меня, значит, небезопасно и для углекопов.
— Шона, не забывай о различиях! — твердо возразил Аларих.
Он гораздо больше походил на отца, чем Алистер, серьезно относился ко всему, чем бы ни занимался, был крупным, грубоватым, настоящим горцем. Даже в детстве он редко шутил. Аларих был привлекательным мужчиной, внешне очень похожим на Алистера, но ему недоставало живой усмешки и беспечности младшего брата. Подобно Гоуэйну, Аларих напоминал Шоне горца давних времен — человека, который легко превращается в свирепого воина, раскрашивает лицо, издает воинственные крики и бросается в схватку без малейших колебаний. При этой мысли она улыбнулась. Ей повезло с родственниками. Алиетеру досталось обаяние, Алариху — сила и упорство. Аларих был почти на десять лет старше Шоны, а Алистер — всего на четыре. Единственный сын Лоуэлла, Айдан, тоже был десятью годами старше Шоны, как и Аларих, молчаливый и задумчивый, он казался надежным, как скала. Вместе с дедушками кузены составляли всю семью Шоны, и она любила их. Она отчаянно тосковала по отцу. В его облике сочетались черты Алистера и Алариха: сложенный как воин, крепкий и грубоватый, он обладал своеобразным обаянием. Шона не помнила свою мать — та умерла, когда девочке исполнился всего год. Из близких родственников Шоны в живых остались только мужчины. И вот теперь Аларих повел себя по-отцовски, убеждая ее:
— Ты — леди Мак-Гиннис, а эти люди — углекопы. Они знают шахту как свои пять пальцев, а ты — нет.
— Да, я леди Мак-Гиннис и потому пойду туда, — твердо сказала Шона.
Она улыбнулась, зная, что Аларих искренне беспокоится за нее, но поспешила ускользнуть, прежде чем он попытался удержать ее силой.
Войдя в шахту, Шона тут же пожалела о своем решении. Здесь воздух был затхлым и удушливым, фонари с трудом рассеивали мрак. Стены покрывала угольная пыль. Шона поняла, что выйдет из шахты совершенно черной, как мальчишки, помощники углекопов, которым приходилось ползать по тесным штольням.
Марка Мензиса сопровождало несколько углекопов. Шона не сразу заметила, что и Алистер спустился в шахту.
«Он подбодрит углекопов, не побоявшись схватиться с самим дьяволом», — подумала она.
Алистер… Шона с трудом сдерживалась, чтобы не встряхнуть его, не закричать, что Дэвид Даглас вернулся и требует отмщения. Но признаться в этом Шона не могла и, несмотря ни на что, тревожилась за Алистера. Из всех родственников она любила его больше других. Алистер доставлял ей немало хлопот, но когда Шоне приходилось нелегко, он всегда был рядом, всю ее жизнь. Кузен по-прежнему был смешливым, живым и обаятельным, но заметно изменился после пожара. В нем появилась ответственность, каким бы беспечным он ни казался на первый взгляд.
Преподобный Мэсси поспешно начал молитву.
На этот раз он молился недолго и выговаривал слова скороговоркой. Шона поняла, что священнику, как и ей самой, не терпится покинуть место, где столько людей изнурительным трудом зарабатывали себе на хлеб.
— Аминь! — с облегчением провозгласил Мэсси и заторопился прочь из шахты. Мензис поспешил за ним. Шона почувствовала, как Алистер взял ее под руку, увлекая из шахты вслед за остальными.
— Давай уйдем отсюда, ладно?
Она смутилась, еще не готовая уйти. Вероятно, для откровенного разговора с Алистером было бы невозможно найти более подходящее место. Обернувшись, она погрозила Алистеру пальцем.
— Если это прелестное дитя Эндерсонов на самом деле твой сын, я хочу, чтобы ты позаботился о нем.
— Ну вот, теперь ты начинаешь читать мне проповеди! После всего того, что натворила сама, кузина…
— А что я натворила? — удивилась она. — За такие слова мне следовало бы снести тебе челюсть и подбить глаз! Я решилась на такое только ради тебя!
— Ты решилась на это потому, что к Дэвиду Дагласу тебя всегда влекло, как мотылька к огню, и ты считала, что твоей власти хватит, чтобы добиться от него чего угодно, ничем не рискуя.