– Да. Я до сих пор считаю, что молчание было лучшим выходом. Мой отец был совершенно потрясен признанием Тома, и то, что я настаивала на разводе, ранило его почти так же сильно. Донован был для него сыном, о котором он всегда мечтал, самым удавшимся из его детей. Сэм не перенес бы, если бы узнал, что Донован бьет меня. Кроме того, полиция могла арестовать и меня. Ведь от ножа пострадал Донован.
– Если бы ты рассказала отцу всю правду, он, может, и потерял бы Донована, но у него бы осталась ты. А ты была любимицей Сэма.
– Я не могла оставаться в Мэриленде, так что он потерял бы меня в любом случае. А так у него оставался Донован, и я думаю, что они нашли спасение друг в друге.
Кейт твердо верила в это. Том примчался, как только Рейчел ему позвонила. Не сумев заставить сестру обратиться в полицию, он предложил, чтобы она вместе с ним уехала в Калифорнию. Там, вдали от Донована, у нее был шанс начать новую жизнь. Кейт ухватилась за эту идею. Больше, чем что-либо другое, ей помогли продержаться доброта и понимание брата.
На следующее утро Кейт позвонила родителям и заявила, что подает на развод. Разразилась страшная буря. Единственным понятным для Сэма основанием для развода могла бы стать правда, а Кейт отказывалась ее открывать. Джулия пыталась выяснить, в чем дело, но Кейт не сказала и ей. Через двадцать четыре часа после того, как она оставила мужа, Кейт пережила разрыв с отцом, и их отношения так никогда и не наладились полностью. Позже Кейт узнала, что Сэм обвинил в разводе Тома…
Рейчел вмешалась в ее воспоминания.
– Донован хоть понимает, как ему повезло, что ты отпустила его с крючка?
– Понимает. Честно говоря, он был бы даже счастлив, если бы я распяла его. Но что хорошего в том, что я сломала бы ему жизнь? – Кейт подкинула ногой камешек. – Донован недавно проговорился, что его отец был буйным алкоголиком. Раньше он не мог рассказывать об этом.
– Это многое объясняет: те, кто избивает членов семьи, часто сами терпели побои в детстве. Семья Донованов могла страдать от этого из поколения в поколение, – тихо сказала Рейчел. – Но сейчас, как я понимаю, вы уживаетесь неплохо.
– Удивительно, но так и есть. Как соседи мы вполне совместимы. И не мешаем друг другу.
– Неплохой рецепт для удачного брака.
– Это вовсе не похоже на брак.
От этой мысли шоколадный торт в желудке Кейт, казалось, превратился в кусок свинца.
– Кажется, твои раны еще не зажили полностью.
Кейт вздохнула.
– Почему некоторые мужчины колотят своих жен, а, доктор?
– Кто-то любит причинять боль, но обычно побои – это способ подчинить себе, показать, кто хозяин. Некоторые должны подчинять себе все и вся. Другие – неудачники, вот и держат в узде жену и детей при помощи злобы и побоев. Бывают и другие причины, например, страх потерять партнершу. Подчини себе жену, пусть будет зависимой, тогда не сорвется с поводка.
Донована всегда ужасала собственная ярость, думала Кейт. И хотя в работе он всегда был очень точным и организованным, он тем не менее потерпел полный провал в попытке контролировать собственные эмоции.
Очевидно, он относился к тому типу мужей, которые поколачивают жен от страха потерять их. Кейт вслух процитировала:
– «Возлюбленных все убивают, так повелось в веках»[1].
– Не всегда, но часто. Если сомневаешься в этом, проведи ночь с субботы на воскресенье в кабинете экстренной помощи. Раз в истории семьи был алкоголизм, то выпивка, очевидно, давала Доновану основной заряд.
– Он сам мне об этом сказал. Я не осознавала этого, потому что чаще выпивка никак на него не действовала, – пожала плечами Кейт. – Господи, какой же я была глупой! Я считала, что любовь – это все, а оказалось, что нет. Эти домашние тираны когда-нибудь исправляются?
– Иногда бывает, если есть очень веская причина, – ответила Рейчел. – Но чаще они просто находят другую женщину для битья. Может, именно этим Донован и занимался.
– Он сказал мне, что я единственная женщина, которую он ударил. Большая честь, верно?
– Если только он говорит правду.
– Думаю, да. И он перестал пить, что должно помочь. – Кейт смотрела, как одна белочка преследовала другую среди ветвей. – Пока меня не было, он встречался с Вэл. Поскольку Вэл только что говорила мне, какой он чудесный парень, я полагаю, что он ни разу не тронул ее.
– Вэл? – Рейчел скорчила гримаску. – Как противно.
– Не очень. Мы с ней были очень цивилизованны и почти что извинились друг перед другом за сложившуюся ситуацию.
– Спасибо Господу за то, что есть дружба. Она надежнее страсти.
Они шли по улицам, которые знали всю свою жизнь. Кейт чувствовала, как напряжение оставляет ее, отчасти благодаря знакомым ощущениям, отчасти из-за спокойствия, излучаемого подругой. Рейчел была очень уравновешенным человеком.
Наконец Кейт проговорила:
– Но все-таки иногда мужья, избивавшие своих жен, меняются?
– Ну… если они очень молоды, каким был Донован, то шансов на это больше, особенно потому, что он бросил выпивать. Но большинство из них не меняются. – Рейчел в упор посмотрела на подругу. – Ты серьезно подумываешь о том, чтобы вернуться к нему, или это просто рассуждения?
– Конечно, я не думаю об этом! Даже если бы я хотела, нет никакой гарантии, что он тоже захочет. Но… я запуталась, мягко говоря. Он за последние десять лет очень изменился к лучшему. В основном с ним легко общаться. Но у него все тот же трудный характер, хоть он, кажется, и лучше теперь контролирует себя…
Рейчел покачала головой, и ее идеально подстриженные темные волосы легко легли в прежнюю безукоризненную прическу.
– Что тебя больше всего пугает – то, что ты можешь пострадать физически? Или это страх перед эмоциональными потрясениями?
Слова подруги поразили Кейт. Когда она примчалась к Рейчел в ту далекую ночь, она была ранена и испачкана кровью мужа, но все это было ничто по сравнению с психическим состоянием.
– Эмоциональные страхи гораздо хуже.
– Ладно. Теперь, когда ты знаешь, чего боишься больше всего, борись с этим.
– Ты жестока, Гамильтон.
– Так и есть. Пока существует хоть малейший шанс, что ты захочешь снова прыгнуть в огонь вместе с Донованом, тебе лучше знать, чем рискуешь.
– Мне надо подумать об этом. Я себя странно веду с ним. То притягиваю, то отталкиваю. Мне самой такое поведение не нравится.
– Никто не идеален, Кейт. Даже ты.
– Что это значит?
– Когда мы были еще совсем юными, я всегда думала, что ты самая цельная натура из всех, кого я знала. Экстраверт, всегда в лучезарном настроении, с легкостью относящаяся к любым переменам. Я была рада, что ты подружилась со мной еще до школы, где выяснилось, что я несносный ребенок, совсем не такой, с каким стоит дружить.
Кейт была изумлена. Как можно дружить с человеком всю жизнь и знать его так мало?
– Несносный ребенок? Это так же абсурдно, как и то, что я была каким-то чудом.
– Я была застенчива, близорука и противно умничала, – объяснила Рейчел. – Ты отличалась не меньшими способностями, но никого этим не обижала. Я многому у тебя научилась.
– Наш разговор становится очень странным. Если я была такой хорошей, то почему оказалась побитой женой и трусихой, неспособной наладить отношения?
– Первую часть твоей жизни все складывалось прекрасно без малейших усилий с твоей стороны, – медленно проговорила Рейчел. – Потом Донован сломал это твое ощущение внутренней свободы, а ты не очень умела справляться с трудностями. Тебе удалось пережить все это, но ценой того, что ты избегала душевной близости. Пока ты не справишься с травмой, которую он тебе нанес, ты не сможешь снова подвергать себя риску. А справиться – это значит не только учитывать тот факт, что тебя избили, но и то, как на тебя подействовала твоя собственная ответная ярость. Пока Кейт пыталась как следует разобраться во всем, что ей наговорила подруга, Рейчел взглянула на указатель на углу улицы.