— Я буду освещать предателя фонарем, чтобы вы не промахнулись. Внимание, приготовились…
Солдаты прицелились. Вдруг Иванов упал на колени и, рыдая, стал выкрикивать, чтобы его простили и что он никогда в жизни не нарушит дисциплину. Гутник приказал оружие опустить.
Затем собрал всех около Иванова и спрашивает:
— Ну, что будем с ним делать? Может, поверим в последний раз?
Приняли решение не расстреливать, но яму не зарывать, может, она еще потребуется. Все построились и в том же порядке двинулись к себе в батарею. В казарме никто не спал, все ждали возвращения командира батареи. Уже светало, когда Гутник вернулся вместе со всеми. Построив батарею, он объявил, что Иванов поклялся больше не нарушать приказы и что суд решил ему поверить, о чем и докладывается батарее. Затем он объявил отбой и разрешил отдыхать до 12 часов. Все молча разошлись.
Гутник позвонил дежурному по полку:
— Батарея вернулась с ночных занятий, и я разрешил личному составу отдыхать до 12 часов дня.
— Хорошо, но у меня никаких ночных занятий по расписанию не числится.
— Это я по своему плану — дополнительно.
Казалось, поставлена точка. Но нет, в тот же день уполномоченный особого отдела, получив информацию об этом событии, повстречался с Гутником, удостоверился и уточнил детали, а вечером доложили командиру полка. Последний пригласил начальника штаба, заместителя по политчасти и меня, чтобы выслушали всю эту историю.
— Ну, что он, с ума сошел, этот Гутник? — не дождавшись окончания рассказа, возмутился командир полка. — Что будем делать? — посмотрел на меня Дегтярев.
— Воспитывать будем, — ответил я уклончиво, хотя меня этот случай тоже возмутил до глубины души.
Но тут вдруг за Гутника заступился заместитель командира полка по политчасти майор Уткин. Он сказал:
— Конечно, Гутник поступил неправильно и этот случай надо разобрать, но и солдат хорош. Я его лично знаю, дважды с ним беседовал и предупредил, что окажется под трибуналом. Он вывел Гутника из терпения. Я поддержал замполита и сказал, что тоже несколько раз беседовал с Ивановым, однако он продолжал нарушать дисциплину.
Закончилось все тем, что Гутника как следует «пропесочили» по партийной линии, а солдата вообще не трогали, так как он стал служить исправно. Но осадок от поступка Гутника, конечно, остался тяжелый. Стоило представить всю эту разыгранную трагикомедию, как уже становилось не по себе. В работе с людьми нельзя допускать издевательства и унижение личности. А здесь эти «методы» были налицо.
Случай с пропавшим орудием и расчетом вообще выглядел глупо. Во время совершения марша от Хиршберга (где мы несли службу охраны демаркационной линии) в район Целленроды, где нам определили постоянное место дислокации, расковался коренной конь. Конечно, его надо было убрать из упряжки и, заменив на выносного, продолжать марш. А раскованного привязать сзади к телеге, и пусть ковыляет. Дома разберемся. Дороги хорошие, поэтому все могло кончиться нормально. Но Гутник оставил расчет, дал ему карту с маршрутом и поставил задачу: перековать коня и догнать батарею. Колонна ушла, а бойцы остались. В расчете, в том числе среди ездовых, не было толкового кузнеца, чтобы он мог перековать коня. Возились, возились — ничего не получается. Уже вечерело. Командир расчета принимает решение свернуть с дороги и расположиться на ночь у одного бауэра. А там начали через немцев «промышлять», есть ли у них кузнец-коваль.
Между тем батарея прибыла в пункт постоянной дислокации, а орудия нет. Гутник прискакал ко мне:
— Товарищ капитан, у нас отстало одно орудие.
И доложил, что произошло. Я приказал, чтобы один офицер и два ездовых на рысях отправились навстречу и чтобы ночью батарея была собрана. Среди ночи Гутник докладывает, что расчета нет, а посланная им группа вернулась ни с чем — никого не нашла. Я беру старшего адъютанта, ординарца, сажусь в машину и отправляюсь на поиски, предварительно доложив об этом командиру полка и начальнику штаба. Проехал до Хиршберга включительно. В самом городе объехал все, предполагая что они могли вернуться назад, не зная дороги. Но поиски были безуспешны. С наступлением рассвета отправился в Целленроду, тщательно проверяя по пути все населенные пункты. Лишь к исходу дня приехал в штаб полка. Там в свою очередь тоже отправили несколько команд на машинах и верхом, кое-кого из них я встречал. День кончился, а ни орудия, ни расчета нет. Командир полка доложил комдиву, а тот — вверх. Скандал! Без войны пропало орудие. Но как можно потерять орудие? Это же не иголка!