Почему? Да потому, что ему, с его трусливой, рабской психологией, не дано быть не только крупным лидером, но даже предводителем небольшого коллектива. И то, что он когда-то возглавлял относительно небольшой Ставропольский край, не говорит о его организаторских способностях. Его выдвижению способствовало много факторов, но только не личные качества. Я понимаю, что можно оценить лидера в условиях, когда принял хозяйство в завале, а через год-два сделал его передовым! Как в свое время Валентина Гаганова. Но в случае с Горбачевым ситуация обычная – все налажено его предшественниками, коллективы прекрасно знают свои задачи, отменно трудились и трудятся. А предводитель края может быть при сем. Важно только не опоздать и не оплошать при устройстве начальников на отдых в Кисловодске и на другие курорты края, а также своевременно и «как положено» проводить их домой в Москву. Это было поставлено во главу угла. Естественно, сюда, в круг забот первого секретаря крайкома, входило и создание музея о жизни и деятельности М. Суслова, что и решило дальнейшую судьбу Горбачева – переселение его из пыльного и знойного Ставрополя в прохладные кабинеты Старой площади.
Вспоминая последнюю с Горбачевым встречу, я еще больше утверждался в мысли, что была допущена величайшая ошибка, когда ему доверили пост генсека, а тем более президента. Невозможно было поверить, что он способен овладеть обстановкой и управлять страной, гарантируя выполнение Конституции СССР.
Но надо признать, что благодаря односторонним уступкам Западу и нанесению этим большого ущерба нашей стране, Горбачев завоевал хоть и ложный, но авторитет у других народов. Западу импонировала такая перестройка и такой лидер СССР. Они, естественно, считали его исторической личностью. И действительно, из истории Горбачева не вычеркнешь, хотя и в качестве Иуды.
Эти и другие тяжелые мысли давили, мучили меня в тот вечер, но ведь что-то надо делать?!
Звоню министру обороны. Докладываю обстановку в Киеве и на территории Украины – у нас было все в порядке, но всех нас очень беспокоит обстановка в Москве. Просто непонятно: Ельцин держит речь с танка Московского военного округа; Дом Советов РСФСР охраняют наши десантники; из Дома Советов Ельцин и его окружение имеет связь со всем миром; они же могут выступать и по государственному радио. А где ГКЧП? Почему он бездействует?
Что вообще происходит?
Дмитрий Тимофеевич сказал, что действительно обстановка сложилась тяжелая: «Павлов, который должен был встретиться с Ельциным, заболел, и запланированная беседа не состоялась. Янаев тоже себя плохо чувствует. И вообще…»
И по содержанию разговора, и по голосу Дмитрия Тимофеевича чувствовалось, что он сильно удручен. Поэтому свою задачу я видел в том, чтобы поддержать его, а не задавать каверзных вопросов. Тем более по телефону – будто мне из Киева виднее, кому и что надо делать в Москве, где сидит все начальство. Это просто некорректно. А вопросы на языке вертелись: почему вместо Павлова никто не встретился с Ельциным и не объяснил обстановку? Почему по телевидению вместо разъяснений документов ГКЧП постоянно идет «Лебединое озеро»? Почему Ельцину и его команде дозволено вытворять все, что угодно, в том числе нарушать Конституцию? Почему в здании Верховного Совета РСФСР, где засел Ельцин, полно незаконно вооруженных людей? Почему наши подразделения Московского военного округа охраняют это здание, о чем мне докладывают из Москвы оперативные дежурные из Генштаба и Главного штаба Сухопутных войск? Почему в ГКЧП нет единоначальника – ведь не может нормально работать любой комитет без председателя?! И много других вертелось вопросов. Но вместо этого я сказал Дмитрию Тимофеевичу:
– Мы посмотрели пресс-конференцию, послушали выступающих, а также нам передали речь Ельцина с танка, и поняли, что надо принимать самые решительные и срочные меры. Я послал на имя Государственного комитета по чрезвычайному положению телеграмму с предложениями. Вам мои телеграммы докладывают? – Конечно, докладывают. Их всем рассылают, все в курсе дела.
– Час назад я еще послал телеграмму с предложениями, о чем я уже сказал, и считаю содержание этой шифровки весьма важным. Очень вас прошу – посмотрите ее! Мы все крайне обеспокоены положением в Москве.
– Мы тоже обеспокоены. Вот вечером сегодня еще раз собираемся. Возможно, до чего-то договоримся.
На этом мы распрощались.
Вспоминаю содержание телеграммы – кажется, все туда вложил: и как мы оцениваем обстановку (особенно в Москве), и какие выводы делаем, и какие вносим предложения, и заключение на мажорной ноте. А главное – показал, как мы все переживаем и какие у нас надежды на руководство в Москве.