— Спасибо, Танечка. Ты всех предупреждаешь?
— Конечно…
Обыск у Смидовичей был довольно поверхностный.
Пока жандармы и понятые раздевались в прихожей, Софья Николаевна успела сунуть под матрасик Глебу и Соне все «преступного содержания» бумаги. Полюбопытствовали, почему так накурено в столовой. «Было собрание единомышленников?» — «Что вы, господин офицер, просто пришли друзья на чашку чая».
Заглянули в детскую и увидели двух мирно спящих малышей.
— Надеюсь, вы их не станете будить? — спросила Софья Николаевна.
— Что вы, мадам, — ответил жандармский офицер. — Детей мы не подозреваем в революционной деятельности.
Софья Николаевна хотела было напомнить, как в 1901 году вместе с нею арестовали пятилетнюю Таню и несколько дней продержали девочку в тюрьме, но решила, что не стоит дразнить быка красным платком…
Обыск у Смидовича, инженера электростанции, был неожиданным. Скворцов–Степанов поэтому долго плутал, пробираясь закоулками с Плющихи в Мертвый переулок.
Он спешил на собрание активистов Московской областной и городской организаций, назначенное на вечер двадцать седьмого февраля. Повестку дня заранее никто не намечал, все было и так ясно. Вот уже несколько дней бурлил рабочий Питер, с каждым часом все сильнее. Революционные события в столице нарастали.
На условный стук дверь открыла жена Обуха.
— Прошу, прошу, Иван Иванович.
— За мной, Варвара Петровна, увязался один пренеприятнейший тип в этакой огромной барашковой шапке. Едва отделался.
В комнатах было накурено, и доносились возбужденные, радостные голоса немногих оставшихся на воле товарищей — членов МК и Московского областного бюро ЦК РСДРП (б): обоих Смидовичей, Сольца, Знаменского, Обуха, Землячки.
— С победой, товарищи!
— Сколько лет ждали этого часа!
— Питер показал всем пример. Теперь очередь за Москвой.
Только что стало известно о последних событиях в Петрограде. О захвате Арсенала и освобождении политических заключенных из «Крестов». О том, что под ударами рабочих пала Петропавловская крепость, что вот–вот ожидается отречение царя от престола.
— Поздравляю, поздравляю! — Скворцов–Степанов радостно пожимал протянутые руки. — Кого еще нет?
— Ольминского и Ногина… Хотя, кажется, Виктор Павлович легок на помине. — Смидович заглянул в дырку в портьере, через которую обычно наблюдали за улицей. — Не беспокойтесь, Варвара Петровна, я открою.
Через минуту в комнату вошел возбужденный Ногин, в пенсне, с густой жесткой гривой каштановых волос. Смидович познакомился с Ногиным несколько лет назад на курсах пропагандистов, которые вел, работая техником в московском трамвайном парке. Курсы посещала будущая жена Ногина Оля Ермакова, и влюбленный в нее Ногин часто сопровождал ее на занятия.
Потом пришел Михаил Степанович Ольминский. Он снял в прихожей старенькое пальто и остался тоже в старом, но тщательно отутюженном костюме. На груди на шнуре висел маленький браунинг, как–то не вязавшийся с благообразной внешностью Ольминского, с его гордо посаженной головой, обрамленной благородными сединами.
— Простите, что опоздал, но зато я принес совершенно свежие новости: в Петербурге горит охранка и арестовывают министров.
— Да, нельзя терять ни минуты! — сказал Смидович. — Чем ответит Питеру Москва?
— Поддержкой! — Скворцов–Степанов рубанул рукой воздух. — Петр Гермогенович прав! Нельзя терять ни минуты.
— Программа действий? — Сольц поднял на Смидовича глаза. Всегда рассеянный, чудаковатый, усталый, он сейчас был необычно оживлен и от волнения поминутно одергивал свою косоворотку, подпоясанную узким ремешком. — Что будем делать в первую очередь?
— Надо призвать войска перейти на сторону народа, — ответил Ольминский.
— Выбрать депутатов в Совет!
— Товарищи, минуту внимания. — Смидович поднял руку. — Прежде всего нам надо немедленно и очень широко осведомить москвичей о том, что делается в Питере. А для этого…
— Написать листовку о начале революции в России.
— Лучше — воззвание.
— Да, да, именно воззвание. Воззвание к народу.
— И распространить его от имени Московского бюро ЦК.
Андрей Александрович Знаменский, известный среди марксистов как блестящий оратор, обмакнул в чернила перо.
— Начнем так: «В Петербурге революция… Солдаты присоединились к рабочим. На сторону народа перешли Преображенский, Волынский, Павловский и Семеновский полки».
— «После недолгих колебаний к ним присоединился Кексгольмский полк», — добавил Ольминский.