Ломов только сегодня вернулся из Петрограда, прямо со Второго съезда Советов, на котором была провозглашена в России Советская власть.
Забренчал телефон.
— Георгий Ипполитович, опять Руднев, — сказала Додонова.
Ломов взял трубку.
— Что, что? «Комитет общественной безопасности» требует немедленной и безоговорочной сдачи Московского Совета? В противном случае верные Временному правительству войска начнут обстрел Совета? Только и всего? — крикнул в трубку Ломов и резко оборвал разговор.
В комнате стало очень тихо. Несколько минут никто не промолвил ни слова, никто не задал Ломову ни одного вопроса, все было ясно.
Вечер давно перешел в глухую, темную, без единой звездочки, ночь. Пальба уже слышалась со всех сторон. Противно свистя, пролетали пули и отскакивали от каменных стен здания. Позвякивали стекла. Во дворе, где был оборудован лазарет и перевязочный пункт, стонали раненые.
— Все ли члены Ревкома вооружены? — спросил Ведерников.
— Наверное, — сказал Усиевич. — Вот разве у Петра Гермогеновича ничего нет.
— Почему вы так думаете? — возразил Смидович и вынул из кармана револьвер — тот самый, который отобрал у офицера еще в девятьсот пятом году. — Правда… — Петр Гермогенович замялся, — мне не довелось ни разу выстрелить из него. Я даже не знаю, как это делается. — Он стал разглядывать свой «смит–вессон», будто видел его впервые, вертел в руках, пока не раздался сухой короткий выстрел. С лепного потолка, куда попала пуля, посыпалась штукатурка.
Смидович окончательно смутился.
— Простите, ради бога, — пробормотал он.
Надеялись, конечно, не на револьверы, которыми обзавелась горстка членов ВРК. Спасение сейчас все видели в артиллерии, которая, по словам Ведерникова, была целиком на стороне большевиков. За пушками штаб уже послал Владимира Михайловича Смирнова. Он имел чин прапорщика и был связан с артиллерийскими частями, расположенными на Ходынском поле. Но Смирнов задерживался, а ему давно уже было пора вернуться вместе с орудиями.
— Черт возьми, и куда он девался со своей артиллерией! — то и дело повторял Муралов.
Прибежал из штаба маленький юркий Будзинский. Его русые волосы лихо выбивались из–под солдатской фуражки.
— Товарищи! Срочно перейдите в другую комнату, — сказал он с легким польским акцентом. — Сейчас нас начнут обстреливать из пулемета.
— Одну минутку… — Усиевич поднял покрасневшие от бессонных ночей глаза. — У меня ко всем вам просьба: если меня не будет в живых, передайте, пожалуйста, вот эту записку жене. Тут нам подбросили новорожденную девочку, и мы хотели бы ее удочерить…
Шел четвертый час ночи. Никто не спал. Разведка донесла, что юнкерские пикеты появились у Чернышевского переулка. С вечера перестал работать телефон, его отключили белые, как только ВРК отклонил их ультиматум.
В Партийном центре решили перебазироваться подальше от Скобелевской, в Городской район.
— Пока не замкнули вражеское кольцо вокруг Совета, надо уходить!
Петр Гермогенович с тревогой смотрел, как поодиночке покидали здание члены Боевого партийного центра. Некоторые оставляли записки: «Если со мной что–либо случится, скажите, что свой долг я выполнил до конца». Ушел Ярославский; его отпустили на отдых, чтобы затем эвакуировать в район. Не выдержал Ногин — сдали нервы. Бледный, небритый, с осунувшимся лицом, он подошел к Смидовичу и протянул руку.
— Здесь я совсем не нужен… — Голос у него немного дрожал. — Настало время действий, а я, вроде тебя, даже пистолет в руках держать не умею… Ты остаешься?
— Остаюсь, Виктор Павлович. До тех пор, пока Ревком будет находиться в Совете, я буду здесь…
Он вдруг подумал, что станет, если сюда, в Совет, ворвутся юнкера… Куда–то придется бежать, скрываться, может быть, отстреливаться. Смидович машинально дотронулся рукой до злополучного «смит–вессона»…
Он решительно направился в комнату, где размещался секретариат и хранились бумаги ВРК. Там была одна Додонова.
— Анна Андреевна, — начал Смидович как можно мягче, — придется срочно сжечь архив. Вы ведь понимаете, могут пострадать люди, чьи имена упоминаются в этих бумагах.
Додонова взглянула на него глазами, полными отчаяния.
— И не протестуйте, Анна Андреевна, это не моя прихоть, это решение Ревкома.
«Соня ведь тоже ведет протоколы в райкоме, — тут же вспомнил он. — Что с ней? Что с детьми?» — Без телефона узнать об этом было почти невозможно.
Которую ночь он не был дома и которую ночь не спал, как все. Сами собой слипались веки. Он вернулся в комнату ВРК и немного подремал на диване, пока его не разбудил звонкий голос молоденькой секретарши: