Таня вскоре собралась уходить. Он долго провожал ее до конки, сперва до ближайшей станции, потом до следующей, потом еще дальше, а воротясь домой и запершись в своей комнатушке, внимательно прочел прокламацию — «листок вредного направления», как звалась подобная литература в донесениях охранки. На четвертушке писчей бумаги был отпечатан на гектографе рассказ рабочего с соседнего Александровского завода о каторжных условиях труда в котельной. На этом заводе работали сыновья хозяйки. Петр Гермогенович подумал было, что неплохо бы оставить одну прокламацию дома, на кухне, но решил, что не стоит, и начал складывать каждый листок «конвертиком».
Утром он встал раньше всех, позавтракал всухомятку, сунул в карман приготовленные «конвертики» и первым вышел из дому.
Дежуривший у заводских ворот городовой окинул Смидовича любопытным взглядом: ему давно примелькался этот странный иностранец в короткой замшевой куртке и кепи, которые тот носил, несмотря на русский мороз. Стоявший тут же сторож даже поклонился Смидовичу: он знал, что на заводе иностранцы в чести.
Завод еще только готовился к новому трудовому дню, и в мастерских было непривычно пусто и тихо.
Первой на его пути оказалась механическая, и он зашел туда: заводской электрик мог, не вызывая подозрений, появляться в любой мастерской в любое время. Он помнил, кто стоит за каким станком, и раскладывал листовки не наобум. Вот здесь, в самом углу, работает старый токарь Колосов. У него больная жена, четверо детей, и он замучал себя сверхурочной работой. Петр Гермогенович с ним подружился и как–то заговорил о рабочем кружке. Но старик отмолчался. Может быть, эта листовка поможет ему иными глазами посмотреть на мир?
Второпях он забыл, что из механической только один выход, и ему пришлось возвращаться назад тем же путем. Возле цеховых дверей, прислонясь к верстаку, стоял молодой парень и уже читал листовку. Заметив Смидовича, он быстро спрятал ее в карман и уставился на «старшого электрика» удивленным, настороженным взглядом.
Хотя дальше все пошло удачно, настроение было испорчено. Как это он промахнулся, забыл о конспирации! Так недолго и попасть под подозрение, и тогда прощай завод, дело, ради которого он вернулся на родину, в Россию, и вот уже почти полтора года делит с рабочими все тяготы их нелегкой жизни.
Последнюю листовку Петр Гермогенович положил на печь в кузнице. Кузница начинала работать раньше других цехов. Здесь давно ухали молоты, со свистом дышали горны, задувая жаркое пламя, в котором накалялся металл. Печь Смидович выбрал неспроста: туда любили залезать рабочие, чтобы отдохнуть. Поэтому он обрадовался возможности задержаться в кузне и стал выговаривать подмастеру за то, что тот вчера чуть было не наделал пожара, замкнув провода. Подмастер, из рижских немцев, обычно бесцеремонный и грубый с рабочими, сейчас был услужливо вежлив: этот иностранец не сегодня–завтра может подняться по служебной лестнице, и не мешает уже теперь подумать об их будущих отношениях.
Объясняясь с подмастером, Петр Гермогенович не забывал поглядывать на печку. Первым туда забрался кузнец Севастьянов, грузный, заполнивший своим телом все пространство на печи. Ему, конечно, сразу же бросился в глаза белый, сложенный конвертиком листок. Он понял, что к чему, осторожно повел глазами, — не смотрит ли кто? — развернул и стал читать, шевеля губами. Потом аккуратно сложил листок и заторопился слезть с печи…
Теперь скорее к себе, в электротехническую мастерскую, где его, наверное, ждет свой подмастер, чтобы назначить работу на сегодня. Своего подмастера Птицына Петр Гермогенович не любил за его «подхалюзничанье» перед любым начальством.
В мастерской все были в сборе, человек тридцать электриков, и Птицын определил каждому работу. Петру Гермогеновичу предстояло идти в механическую чинить проводку. Он взял моток проволоки, инструменты, резиновые перчатки и не торопясь вышел.
В механической уже все гудело, гремело, визжали вгрызавшиеся в сталь резцы, шуршали трансмиссии, целый лес их загромождал все пространство цеха. Петр Гермогенович прошелся мимо тех станков, где утром разложил листовки. Белых конвертиков не было, и у Смидовича поднялось настроение. «Значит, не зря рисковал», — подумал он. Работа у него была не спешная, и он остановился около Колосова. Токарь выключил станок, расправил уставшую спину и посмотрел на Петра Гермогеновича.
— Ну, что скажешь хорошего, иностранец? — спросил он дружелюбно.
— Скажу, Иван Иванович, что не стоит вам так себя мучить. Небось опять на вторую смену хотите остаться.