Что ж, он ни на секунду не раскаивался в своем поступке. Когда–то надо было дать волю накопившимся чувствам — протесту, негодованию, ненависти, тоске по свободе. Неделя карцера — это, в конце концов, не так уж и много, особенно когда не знаешь, сколько тебе придется просидеть в тюрьме. Труднее всего было примириться с отсутствием книг, своих записей, к которым он время от времени возвращался. И, конечно, свиданий с Валей, теперь они отодвинулись еще дальше.
В полдень над потолком зажглась крохотная, почти не дающая света лампочка и вошел незнакомый надзиратель. Он принес кружку холодной воды и фунтовый неразрезанный кусок черного хлеба.
— Через три дня кипяток и горячее получите. А пока на водице да хлебушке посидеть придется.
— И на том спасибо… Лампочку хотя бы не тушили.
— Не могу. Приказано, чтоб без света. Потому — наказание.
Неделя, проведенная в карцере, тянулась мучительно долго. Часы у Смидовича отобрали, и счет времени он вел по посещениям надзирателя, приносившего еду, да по глухому, едва слышному звуку полуденной пушки с Петропавловской крепости.
После карцера одиночная камера показалась ему едва ли не номером гостиницы: он был среди своих книг, снова взялся за перо…
«Керченский завод… Здесь решил я опять начать свое дело… От завода на пристань вела железная дорога. Пристань работала день и ночь и освещалась электричеством от небольшой электростанции, заведовать которой поручили мне…»
И снова, как и в первый раз, нахлынули воспоминания. Он встал и принялся мерять шагами камеру, беззвучно шевелил губами, складывая слова в нужные фразы. Несколько раз приоткрывался глазок в двери, и надзиратель видел то хмурое, то улыбающееся лицо узника.
…Смидовичу доставляло удовольствие идти на работу берегом моря, слушать его шум, свист ветра в голых ветвях акаций. Солнце быстро опускалось, его краешек окунался в холодное, кипящее море, и сразу темнело. К этому времени Смидович уже бывал у себя на станции и вместе с машинистом пускал машину в ход. Медленно накалялась электрическая лампочка под потолком, раскручивался маховик, и помещение наполнялось ровным спокойным гулом.
Машинист работал здесь недавно. Он выжил своего предшественника, не раз надоедал заводскому начальству, убеждая, что тот ничего не смыслит в деле, а вот он, Семен Потапенко, смыслит и наладит работу так, что на пристани уже не будет среди ночи гаснуть свет. Того машиниста уволили, однако он, уходя, испортил обмотку в машине, и Семен долго возился, пока наладил свет.
Потапенко был хороший машинист, в этом смысле на него можно было положиться, и Смидович, запустив машину, уходил на пристань к грузчикам. Незадолго до этого уехал на родину, в Германию, инженер, и заводское начальство временно поручило Петру Гермогеновичу руководить грузчиками в порту.
Грузчики здесь не напоминали одесских, не балагурили, работали вяло и тоже как–то в одиночку, думая только о себе. И снова перед Смидовичем встал тот же вопрос: как сплотить их?
Помог случай.
— Ты слышал, Адольфович, с той недели на час больше работать будем, — сказал ему машинист с маневрового паровоза Орлов.
— Слышал.
С Андреем Пахомовичем Орловым Смидович сдружился с первых дней и не раз потом слушал его предупреждения: «Смотри, остерегайся, следят они за тобой, за твоими смелыми речами, как бы не предали».
В длинные и холодные ночи в теплое помещение станции приходили погреться машинисты и кочегары с паровозов, пароходов, стоявших под разгрузкой, паровых кранов и катеров. Не очень просторное помещение станции едва вмещало желавших погреться и заодно поговорить о жизни. Смидовичу это было только на руку.
— Слышал, что час прибавляют, — повторил он. — А вы молчите. И два часа вам накинут — тоже будете молчать? Тоже стерпите?
— А кому сказать, кому пожаловаться? — спросил Орлов.
Тех, о ком предупреждал Орлов, в ту ночь на станции не было, и Смидович решил рискнуть.
— Спрашиваете, кому пожаловаться, кому сказать? Мне! И не сказать, а потребовать. Пригрозить, что, если я не удовлетворю ваше требование, вы оставите пристань без света, без паровых кранов, без паровозов!
Рабочие поначалу опешили: вот так начальник! — а потом одобрительно загудели и стали вместе со Смидовичем обсуждать, как и когда это сделать.
Да, это была пусть маленькая, но победа. Рабочие электростанции и пристани ввалились к Смидовичу и «потребовали» от него отменить лишний час. Смидович, изобразив испуг, помчался к директору завода, и тот спросил у него совета: как быть? Петр Гермогенович ответил, что «у них в Бельгии» такие вопросы решаются в пользу рабочих, что сила на их стороне… Директор отменил свое решение.