— Чего вы хотите, Куртуа? — задал вопрос начальник тюрьмы.
— Я не хочу, а требую! — донеслось из камеры.
— Хорошо. Чего вы «требуете»?
— Требую, чтобы мне было предъявлено, наконец, обвинительное заключение! — Свои слова Смидович дополнил гулким ударом кулака по железному столу.
— Я подал ваше прошение, Куртуа. Ответа от господина прокурора пока не последовало.
— В таком случае я требую немедленно вызвать ко мне прокурорский надзор!
— Хорошо, Куртуа, я передам вашу просьбу.
— Требование! — крикнул Смидович. — Не просьбу, а требование, черт побери!
До прокурорского надзора дело не дошло, и на следующий день к Петру Гермогеновичу соизволил явиться знакомый по допросам прокурор с красным шрамом на лбу.
— Вы, кажется, чем–то недовольны, господин Куртуа? — спросил он. — Нет, нет, оставьте дверь открытой. — Прокурор посмотрел на стоявшего в некотором отдалении Длинного.
— Заходите, я не кусаюсь, — ответил Смидович, свирепо клацнув зубами.
Прокурор не без опаски вошел в камеру и сел на край кровати, не спуская с заключенного глаз.
— Какие же вы имеете претензии к нам, господин Куртуа? Я вас готов выслушать самым внимательным образом.
— Вы почти год держите в тюрьме ни в чем не повинного человека! — Смидович повысил голос. — Иностранного подданного! Я буду вынужден пожаловаться русскому царю!
Прокурор кисло усмехнулся:
— Едва ли их императорское величество сочтут возможным рассмотреть вашу жалобу, господин Куртуа…
— Я немедленно напишу о вашем беззаконии бельгийскому консулу! — Смидович стукнул кулаком по столу.
— Успокойтесь, господин Куртуа…
— Не успокоюсь! Вы не имеете права держать меня столько времени, не предъявляя никакого обвинения. — Он перешел на крик. — Я требую!.. Я настаиваю!.. Я…
Смидович вскочил со своего железного стула, который, возвращенный пружиной, громко стукнул о стену. Вскочил и прокурор, намереваясь срочно ретироваться, но не успел. Смидович с воплем кинулся на него. На выручку бросился надзиратель, точным и сильным ударом кулака он стукнул Смидовича в голову. Петр Гермогенович пошатнулся.
— Его нельзя бить, он тяжело болен, — строго сказал подбежавший доктор. — Оставьте его в покое…
Дверь камеры захлопнулась, щелкнул замок, и Смидович бессильно упал на кровать. Два дня он не вставал и отказывался от пищи. На третий день из–за закрытой двери он услышал голос Усатого:
— Если вы не будете драться, то я отведу вас в больницу, господин Куртуа.
— Не буду, Иван Ерастович.
— Вы на меня не держите зла, господин Куртуа. Сами понимаете, служба.
— Не держу, Иван Ерастович.
Впустив Смидовича в кабинет, доктор запер дверь на крючок.
— Выпейте вот это. Что, невкусно?.. Разденьтесь. Как вы себя чувствуете, голубчик? Дышите… — Все это доктор сказал нарочито громко и тут же перешел на шепот. — Они мне не очень доверяют. Но из того, что я услышал, мне кажется, что ваше дело будет решено в наикратчайший срок.
— И что же меня ожидает, Николай Николаевич?
— Принимая во внимание ваше состояние, о котором я написал подробное медицинское заключение, все может решиться без суда, в административном порядке… Вы очень хорошо сделали, что помянули о бельгийском консуле.
— Это помогло? — Смидович искренне удивился.
— Еще как! По–моему, именно эта фраза решила дело в вашу пользу. Все–таки иностранец! Дойдет до Европы!
Слово «иностранец» доктор произнес с ударением и испытующе посмотрел на Смидовича. Петр Гермогенович в ответ виновато опустил глаза, словно извиняясь, что столько времени морочил голову хорошему человеку.
— Может быть, мы с вами никогда больше не увидимся, голубчик. — Доктор протянул большую жилистую руку. — Прощайте!
— Гора с горой не сходится, Николай Николаевич, а человек с человеком… — Смидович не докончил, глянул в погрустневшие глаза доктора и вдруг порывисто обнял его.
Прошла еще долгая, томительная неделя, и Смидовича вызвали наконец вниз, в контору. За письменным столом, обтянутым зеленой материей, сидели штаб–ротмистр в синем мундире и прокурор. Увидев Смидовича, ротмистр показал рукой на пустое кресло:
— Садитесь, господин Куртуа. Имею честь сообщить вам, что государь император по всеподданнейшему докладу господина прокурора Санкт–Петербургской судебной палаты о деле бельгийского подданного Эдуарда Куртуа высочайше повелеть соизволил решить настоящее дознание административным порядком и выслать оного Эдуарда Куртуа за границу без права въезда в дальнейшем в вверенную его императорскому величеству империю.