— Цель вашего приезда в Германию?
— Продолжение образования в Берлинском университете.
— Весьма похвально. Университет в Берлине есть лучший университет мира… Будьте любезны сообщить мне номер вашего счета в банке, господин Червинский.
— Я не имею намерения открывать счет.
— Но у вас, надеюсь, достаточно своих денег, чтобы не стать обременительным для германского государства. Будьте любезны показать мне свой бумажник.
Это было уже слишком, но полицейский чиновник ни на йоту не превысил своих полномочий. Этой унизительной процедуре подвергались только русские эмигранты, и никто больше.
Заранее предупрежденный товарищами, Смидович на этот случаи одолжил деньги в партийной кассе. Он вынул их из портфеля и положил на стол.
— О, господин Червинский! Этого вполне достаточно, чтобы безбедно прожить несколько месяцев в нашей стране. — Он встал, звякнув шпорами. — Я буду всегда рад видеть вас у себя, господин Червинский.
— К сожалению, я не могу ответить вам тем же. Разрешите идти?
К своим Петр Гермогенович возвратился усталый, однако ж довольный, что все окончилось благополучно.
— Ух, — сказал он, опускаясь на краешек дивана, заложенного пачками каких–то книг. — Гора с плеч… Вы знаете, Осип Аронович, у меня сейчас такое ощущение, будто я нанес визит, ну, например, тульскому полицмейстеру господину Гартье. Мой «мертвячок» проверяли в Берлине еще тщательнее, чем в Туле.
— Что вы хотите, Петр Гермогенович, — смеясь, ответил Таршис. — Каждый немецкий чиновник твердо убежден, что русский человек состоит из тела, души и… паспорта.
Они сидели в подвале громадного здания, в котором помещались типография, склад и редакция газеты немецких социал–демократов «Форвертс». Редактор Курт Эйснер не без колебания разрешил геноссе Фрейтагу — под этим именем здесь знали Таршиса — организовать у себя русскую экспедицию. За домом постоянно следили не только «свои», немецкие шпионы, но и русские филеры. Как и в России, они носили фуражки с бархатным околышком.
В комнате было тесно. На полу, на стульях, на кушетке, где иногда спал выбившийся из сил Таршис, в кажущемся беспорядке лежали пачки брошюр и газет, рулоны оберточной бумаги, пакеты, ящики. Один из них с видом заправского упаковщика сейчас заколачивал Осип Аронович. Гвозди, которые он почему–то предпочитал держать в губах, естественно, выпадали, едва их обладатель произносил хоть слово.
— Разрешите, я помогу вам, Осип Аронович, — сказал Смидович.
— С удовольствием. — Таршис ловко подхватил на лету гвоздь. — Только, ради бога, осторожнее. Не забывайте про надпись на крышке: «Стекло». — Он хитро улыбнулся.
— Я постараюсь ничего не разбить, — в тон ему ответил Смидович.
— Только бы дошло!.. После провала транспорта с «Искрой» мы принимаем особые меры предосторожности.
Правда, часть литературы идет совершенно легально, багажом, в адрес Народного дома в Стокгольме.
— И этот тоже? — Смидович показал глазами на ящик.
— Ну что вы! Причем тогда «Стекло»? Этот отправится в Тильзит, к нашему тамошнему агенту, потом к контрабандисту, и уже тот постарается переправить литературу через границу. Все это весьма затруднительно. В отношении борьбы с революционным движением германская полиция действует в полнейшем контакте с русской. В Берлине полно русских шпионов, которые «работают» без стеснения и, к сожалению, иногда довольно успешно. Между прочим, они есть даже в канцелярии Берлинского университета.
— В котором ваш покорный слуга, судя по его заявлению в полицейском участке, будет слушать лекции.
— Вот, вот… Меня уже давно подмывает хорошенько проучить этих негодяев.
— Так за чем же остановка, Осип Аронович?
— За временем. Вот завтра надо собираться и ехать в Тильзит. Боюсь, как бы там не провалился наш агент.
Редакция «Искры» в это время еще помещалась в Мюнхене, но уже поговаривали, что ей, хочешь не хочешь, придется перебираться в другое место, скорее всего в Лондон; уж слишком нахально повела себя немецкая полиция.
— Вы знаете, что ваша сестрица Инна Гермогеновна Леман работала у Владимира Ильича секретарем редакции «Искры»?
— Понятия не имею! — Смидович развел руками. — Но за хорошую новость превеликое спасибо. Я ведь давно не имел вестей от своих домашних. К вам, как вы знаете, меня препроводили прямо из тюрьмы.
Он с нежностью подумал о сестре («Ай да Инка, ай да молодец!») и решил, что вечером же напишет ей.
Закончив паковать очередной ящик, Таршис без промедления схватил несколько экземпляров «Искры», смочил их в воде и уложил под пресс. Прессом служили несколько томов «Жизни животных» Брема.