Смидович смутился:
— Простите, какой же из меня писака…
— Не прощу! Каждый социал–демократ обязан обладать даром излагать свои мысли на бумаге. Так что съездите в Бельгию, присмотритесь, что к чему, и пришлите статью. Мы ее дадим в одном из ближайших номеров.
Засиделись допоздна. На прощание Владимир Ильич пригласил Смидовича назавтра побывать в редакции «Искры».
— Если не трудно, зайдите за мной в читальный зал Британского музея в пять часов. Я сижу недалеко от входа.
На следующий день без четверти пять Смидович подходил к музею. После шума лондонских улиц было приятно очутиться на узенькой и тихой Музеум–стрит и увидеть в конце ее величественное здание, огражденное красивой железной решеткой. За ней виднелась колоннада, напоминающая древний афинский Пантеон. Затем был не менее величественный вестибюль, украшенный скульптурами великих мыслителей, и не менее знаменитые изваяния у входа в огромный круглый читальный зал со стеклянным куполом. От перегородки в центре зала, занятой справочными изданиями и каталогами, радиально расходились ряды столов, за которыми сидели читатели. Петр Гермогенович поискал глазами и увидел Ленина. Было без трех минут пять, и Владимир Ильич уже складывал свои бумаги и книги, лежавшие на полочке за столом. Без минуты пять он направился к выходу и у дверей столкнулся со Смидовичем.
— Здравствуйте, Петр Гермогенович! — сказал Ленин. — Люблю пунктуальных людей… Вы уже думали о статье, которую я вас просил написать?
Редакция «Искры» помещалась в здании английского социал–демократического еженедельника «Джастис» — «Справедливость», на Кларкенвилль–грин. Смидович увидел небольшой скучный двухэтажный особняк, зажатый между двумя высокими домами. Когда–то в нем помещалась кофейня, где собирались чартисты, потом клуб радикалов.
Ленин провел гостя в свой кабинет — маленькую узкую комнату' с единственным окном, выходящим во двор.
Петр Гермогенович выглянул в окно и увидел высокую серую стену противоположного дома и немного неба над ней, перечеркнутого колокольней.
— Редактор «Джастиса» мистер Квелч, — сказал Ленин, — предоставил нам свою типографию. Самому Квелчу пришлось потесниться. Вместо редакторского кабинета он довольствуется теперь уголком за дощатой перегородкой, а когда я захожу к нему, предлагает мне свой стул, так как для другого уже места нет. — Ленин обескураживающе улыбнулся. — Примерно то же и у меня. Здесь также не хватает места для таких приспособлений, как стулья.
Они снова разговорились — о газете, о намечающемся съезде, о русских корреспондентах газеты. И опять, как и вчера, на квартире у Ульяновых, Смидович почувствовал на себе добровольно принятую власть этого человека, которая отнюдь не угнетала, а доставляла удовольствие, — власть умного, широко мыслящего собеседника, никоим образом не желающего показать, что он выше тебя.
— Если вы не возражаете, — сказал Владимир Ильич, — я немного поработаю, пока доставят полосы.
Он тут же сел за стол и принялся читать рукописи статей, которые, перешагнув границы нескольких государств, попали наконец в Лондон.
Смидович с огромным интересом наблюдал, как работал Ленин. Читал Владимир Ильич быстро, с карандашом в руках и тут же, на ходу, правил. Одновременно он умудрялся перекинуться несколькими словами с гостем и услышать, что делается за стенами его кабинета.
— Ну вот и полосы принесли, — сказал он, отодвигая от себя статью. — Здравствуйте, Иосиф Соломонович, — приветствовал он вошедшего человека. — Пожалуйста, познакомьтесь. Это — Матрена из Марселя, тот самый товарищ, который занят отправкой литературы в Батум.
Петр Гермогенович пожал худую, перепачканную типографской краской руку наборщика «Искры» Блюменфельда.
— Разрешите… — Владимир Ильич нетерпеливо потянулся за еще мокрыми полосами и углубился в чтение,
Смидович провел в Лондоне несколько дней, а затем поехал в Брюссель и Льеж. В апреле 1902 года триста тысяч бельгийских рабочих забастовали, требуя всеобщего избирательного права. В Лувене произошло кровавое столкновение демонстрантов с войсками. Начались повальные обыски и аресты. Вожди Бельгийской рабочей партии предали класс, во главе которого стояли. Особенно усердствовал Вандервельде. Он немало сделал для того, чтобы заставить рабочих прекратить забастовку. Об этом думал Смидович, подъезжая к Льежу. Что он найдет там, кого застанет из прежних друзей?