Смидович тоже нахваливал угощение. Ему все нравилось здесь: и крепчайший чай вприкуску, и простодушные номады, сидевшие с ним рядом, и треугольник удивительно чистого неба, который он видел через приоткрытый полог чума.
— Кто знает фамилию «лупу Сеньки»?
— Семен Порфирьевич Соловьев. В тундре появился в начале двадцатых годов и осел тут, — быстро ответил Костин.
— Последние банды недобитых колчаковцев прогнали отсюда в двадцать втором, — подумал вслух Петр Гермогенович.
Костин понравился Смидовичу. Понравилось, что он просто и в то же время без панибратства, а тем более превосходства держится с гостями и что гости легко чувствуют себя с ним. Скоро таких работников станет больше. Перед его отъездом из Москвы радиостанция имени Коминтерна передала призыв Комитета Севера, обращенный к комсомольцам страны, — поехать на работу в тундру.
Народ прибывал. К вечеру на мысу уже стояло пять чумов, бегали ребятишки, взад–вперед сновали собаки, горели костры. Сидевшие на корточках старики подставляли огню озябшие спины и тихонько разговаривали.
— О чем они толкуют? — спросил Петр Гермогенович, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Ближе всех к нему стояла Катюша, она повернула к старикам свое пухленькое, любопытное личико и прислушалась.
— Вот тот старик, что с палкой, говорит, что у него голова совсем плохо думать стала.
Петр Гермогенович улыбнулся:
— Интересно, отчего же?
— От грязи, Петр Гермогенович. Ему, должно быть, лет восемьдесят, а спросите у него, мыл ли он когда–нибудь голову? — Она подошла к старику, положившему на палку острый подбородок, и что–то спросила у него по–ненецки. Старик удивленно глянул на нее и пробурчал в ответ несколько слов. — Ну вот, — Катюша вернулась к Смидовичу, — я оказалась права.
— Это луцу–людям мыться надо, большой начальник, — вдруг заговорил старик по–русски. — Ненцам–людям мыться не надо. У них никто раньше не мылся, и ничего, живут ненцы–люди. Вот я живу, он живет. — Старик показал на соседа. — И он, и он…
Петр Гермогенович, казалось, не расслышал ответа.
— А вы знаете, я понимаю этого человека, — сказал он задумчиво. — В самом деле, где ему мыться? В чуме, где зимой замерзает вода? В ледяной реке летом? Очевидно, сначала надо создать необходимые условия и уже потом требовать от людей, чтобы они соблюдали правила гигиены. А это наша с вами забота. Нужны передвижные бани, души. На одних плакатах и лекциях далеко не уедешь.
— Петр Гермогенович! А я могу быстро устроить Яптику баню, — сказала Катюша. — Ну не совсем баню, а что–то в этом роде. У нас в чуме есть такой закуток — за брезентовым пологом. Мы камни калим в костре или на керосинке, даже жарко бывает… Но попробуйте уговорить помыться этого Яптика!
— Что ж, попробую! — неожиданно согласился Смидовита. — А вы, Катюша, нагрейте на всякий случай ведро воды.
Никто не слышал, о чем он разговаривал со стариками, никто не вмешивался в их неторопливую беседу, только через какое–то время Смидович подозвал с любопытством поглядывавшую на него Катюшу и спросил, нагрелась ли вода.
— Нагрелась, Петр Гермогенович, целое ведро.
— Очень хорошо. Так вот, Катюша, надо товарищу Яптику помочь помыть голову. Вы сможете это сделать?
Посмотреть, как будут мыть голову старому Яптику собралось все стойбище. Катюша достала большой эмалированный таз и налила в него теплой воды. Яптик снял малицу и остался в поношенных штанах: рубахи он не носил не только летом, но и зимой, а штанами стал пользоваться совсем недавно, когда заболели ноги. До этого, как и все, он надевал малицу прямо на голое тело.
— Только мылом не три, Катька–лекарь, глаза совсем могут ослепнуть, — предупредил Яптик.
— Как это без мыла? Без мыла твою восьмидесятилетнюю грязь не смоешь.
Смидовичу было жаль Яптика. Он видел, что у старого ненца на душе скребли кошки, что он старался не показать страха и от этого выглядел еще более растерянно.
Тем временем Катюша достала мыло, мочалку, расческу.
— Ну, Яптик, наклонись… Да ты не бойся, я больно тебе не сделаю. Только глаза зажмурь, чтобы мыло не попало.
— Одумайся, Яптик, пока не поздно, — строго сказал один из стариков. — Волосы греть не будут, все вылезут, лысый будешь.
— Вылезут, однако, — раздались другие голоса.