О том, что листовки достигли цели, они узнали в антракте. Пожилой, добропорядочной внешности акцизный чиновник осторожно огляделся по сторонам и спрятал в карман сюртука квадратный листок. Уездный исправник отозвал в сторону станового пристава и о чем–то зашептался. Засуетился околоточный надзиратель: он ходил между опустевшими рядами и заглядывал под кресла.
В это же самое время, воспользовавшись наступившей темнотой, на опустевшие улицы Кадникова вышла группа людей.
Один из них подошел к ящику для писем, висевшему на доме учителя, и опустил туда небольшой листок бумаги. Другой точно такой же листок налепил на стекло магазина колониальных товаров. Третий «случайно» обронил листок в дежурной аптеке. Четвертый, проходя мимо клуба, незаметно сунул прокламацию в карман висевшей на вешалке офицерской шинели.
Смидович и Ляшко досмотрели спектакль и вместе с театралами, оживленно обсуждавшими игру примы, вышли в прохладную темную ночь: два–три фонаря на Соборной почти не давали света. Проходя мимо полицейского управления, они заметили на двери знакомую четвертушку бумаги, заговорщицки переглянулись и так же неторопливо пошли дальше.
Настроение у Петра Гермогеновича было отличное. Он искренне радовался, что и здесь, в Кадникове, занимается тем, чем занят вот уже пятнадцать лет подряд. В этом приподнятом настроении, с радужными планами на будущее он расстался с Ляшко и, насвистывая, зашагал домой, не подозревая, что над ним и над многими другими политическими нависла угроза. Начальник Вологодского губернского жандармского управления еще два дня назад направил своему помощнику ротмистру Плотто отношение:
«Ввиду полученных агентурных сведений о противоправительственной деятельности политических ссыльных Афанасия Павловича Суконкина, Зинаиды Николаевны Лютер, Петра Гермогеновича Смидовича, принадлежащих к социал–демократической партии, предписываю вашему высокоблагородию произвести у вышеупомянутых лиц в г. Кадникове обыски, поступив с ними по результатам таковых. Причем из них Суконкина, Смидовича… подвергнуть аресту, вплоть до возбуждения ходатайства о переводе их из Кадникова, ввиду вредной противоправительственной деятельности, в неблагоприятные для пропаганды местности губернии».
Подойдя к дому, Петр Гермогенович заметил, что через щели в ставнях пробиваются лучики света. Свет горел и в его комнате.
«Что бы это значило? — подумал Петр Гермогенович. — Может быть, не заходить домой? Скрыться? Но куда? Бежать из ссылки, не подготовив почву, без явок, паролей, адресов, при скудных деньгах, да еще в ожидании приезда Сони? Нет, это бессмысленно, — решил он, — Будь что будет».
Он раскрыл дверь, вошел в свою комнату и увидел жандармского ротмистра, полицейского и двух соседей. Ксения Константиновна нервно ходила из угла в угол.
— К сожалению, эти господа к вам, — сказала она, сочувственно глядя на Смидовича.
— Я догадался, Ксения Константиновна… Здравствуйте, господа!
Жандармский офицер нехотя поднялся со стула.
— Господин Смидович? Согласно приказу Вологодского жандармского управления, я обязан на основании двадцать девятой статьи Положения о государственной охране произвести у вас обыск… — Он чуть замялся. — Собственно, обыск уже произведен, и, к нашему обоюдному удовлетворению, ничего предосудительного у вас не найдено. И все же я вынужден вас задержать. Будьте любезны подписать вот это.
Ротмистр протянул постановление об аресте: «…я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Плотто, принимая во внимание имеющиеся в Вологодском губернском жандармском управлении сведения о личности Петра Смидовича, на основании статьи 29 Положения о государственной охране, высочайше утвержденного 14 августа 1881 года, постановил: Петра Смидовича впредь до разъяснения обстоятельств настоящего дела содержать под стражею в Кадниковской уездной тюрьме, о чем ему и объявить…»
— Извольте расписаться. Вот здесь… Впрочем, вас не надо учить.
— Да, некоторая практика у меня есть. — Смидович расписался. Ротмистр свою подпись поставил заранее. — И вы ради меня прибыли из Вологды? — спросил Петр Гермогенович. — Скажите, какая честь!
— А мы знаем вам цену, господин Смидович, — ответил Плотто, и Петру Гермогеновичу пришлись по душе его слова.
В тюрьме Смидович просидел немногим больше недели.
— Я ж говорил, что мы долго вашего брата не держим. Завтра отправитесь дальше, — объявил ему старенький начальник тюрьмы.