Из смежной комнаты вышел молодой сотский, в отличие от станового, тощий, с заостренными чертами лица, выражающими покорность и немедленное желание выполнить любое распоряжение начальства.
— Проводи господина Смидовича к Сорокиным. Павел Петрович давеча просил прислать жильца, если будет, — сказал пристав.
Сотский Иванов оказался человеком словоохотливым и по дороге рассказал, что у хозяина, к которому они идут, есть дочь, красавица Евфросинья, что она на выданье, а сам Павел Петрович торговал льном и пенькой, но особого богатства не нажил, только вот этот большой бревенчатый дом с мезонином.
Они вошли во двор через высокую, украшенную резьбой калитку с ручкой в виде металлического кольца. Залаял мохнатый, свирепого вида пес. Смидович бесстрашно подошел к нему и запустил руку в тугую шерсть на загривке; пес неожиданно умолк и завилял хвостом.
На лай вышел хозяин, высокий, в красной сатиновой рубахе навыпуск и жирно смазанных сапогах–бутылках, сощурил темные, глубоко посаженные глаза и сказал негромким голосом, по–северному окая:
— Однако, что за человека бог послал, что Бушуй сразу его признал за своего?
— Да вот тут Аполлон Сергеевич к вам постояльца прислали. Может, столкуетесь, — почтительно сказал сотский.
— Здравствуйте, Павел Петрович! Не прогоните? — Смидович улыбнулся доброй, располагающей улыбкой.
— Видать по всему, что не прогоню, — ответил хозяин, — Понравились вы Бушую. Выходит, и мне должны понравиться.
Сотский ушел, а Павел Петрович показал Смидовичу комнату с окнами на Вагу. Некрашеные полы были выскоблены до светлой янтарной желтизны, на подоконниках буйно цвела герань. Под окном стоял пузатый комод, покрытый прекрасной кружевной дорожкой. Смидович залюбовался ею.
— Дочка вязала, — сообщил хозяин, тщетно пытаясь скрыть довольную улыбку.
— Чудесная работа, — похвалил Смидович, и хозяин уже открыто улыбнулся.
— Нравится ли вам горница и достаточна ли? — спросил он.
Петр Гермогенович вспомнил о Соне, о том, что она обязательно должна приехать, и конечно же с Танечкой, и сказал хозяину об этом.
— Жену, значит, ждете… — задумчиво протянул Павел Петрович. — Тогда можно будет еще комнатку присовокупить, когда прибудут.
Они быстро сошлись в цене, поладили («Деньги отдадите, когда получите»). Смидович сходил за чемоданом, оставленным у станового, а воротясь, стал располагаться: раскладывать белье, книги — больше почти ничего и не было. Среди книг лежала фотография, которую он первым делом достал и поставил на комод. На него глянули живые, внимательные Сонины глаза на простом, почти крестьянском лице, таком родном и милом, что у него защемило сердце от нежности и любви к ней.
Он схватил лист бумаги, карандаш и одним духом написал письмо, которое закончил словами: «Если ты немедленно не приедешь ко мне, я разобью себе голову о стенку».
Впервые за многие годы он назвал ее Соней и обратился на «ты».
— Павел Петрович, почта есть в посаде? — спросил Смидович, заметив во дворе хозяина.
— Имеется… Мимо базара пройти надобно. А где базар, сами определите. По шуму да гулу.
Торжище действительно было слышно за версту. Петр Гермогенович пошел на этот шум — на ржанье лошадей и людские выкрики, мимо деревянной часовни на берегу реки и сразу очутился среди разношерстного, возбужденного люда в деревенских чуйках, засаленных рабочих костюмах, овчинных полушубках. Через толпу протискивался подозрительного вида бородач с сапогами в руках.
— А вот дешево сапоги продаются, — крикнул он, играя своим товаром. — Налетай–покупай!
Рядом с ним стоял мужичок в облезлом полушубке. Он что–то промямлил: кажется, предложил купцу три рубля.
— Я сказал, что меньше, чем за четыре, не отдам, — уперся тот.
— Получай три с полтиной! — выкрикнул из толпы другой бородач, по–воровски сверкнув глазами.
Мужичок заволновался, как бы у него из–под носа не перехватили товар, почесал затылок, сдвинув на ухо шапку.
— Накину тебе малость еще, а ты уж, родимый, уступи четвертачок…
— Уж так и быть, бери!
Едва мужичок отошел с покупкой, раздался дружный смех обоих бородачей — продавца и маклака. Смидович, наблюдавший эту сцену и понявший, что к чему, возмутился.
— А ну–ка верните человеку целковый! — сказал он громко.
Хозяин сапог, уже спрятавший в карман засаленные бумажки, расхохотался.