— Дуракам деньги не вертаем!
— Немедленно отдайте рубль! — повторил Смидович, повышая голос.
Тем временем вернулся мужичок и растерянно переводил взгляд с торгаша на Смидовича.
— А ты кто будешь? — насмешливо спросил бородач. — Ишь нашелся мужицкий защитник!
Смидович двинулся на бородача. Толпа, тесно окружившая всех четверых, с интересом следила за тем, что будет дальше.
— Лишний целковый взял с него, — сказал кто–то.
— Следуйте за мной к становому! Оба! — скомандовал Смидович.
На лицах мужиков появилось замешательство, которое тут же сменилось откровенным испугом.
— Да вы что, барин, за что ж так сразу и к становому? Ежели что, мы рублик вернем.
Бородач, продавший сапоги, полез в карман, вытащил пачку засаленных бумажек, взял из нее рубль и протянул мужичку. Тот схватил целковый и, не взглянув на Смидовича, исчез, растворился в базарной толпе…
Почтово–телеграфная контора в Верховажье была крохотная. Работы там тоже было мало. Коренные жители почти ни с кем не переписывались, разве что купцы обменивались деловыми бумагами с Петербургом и Архангельском. Газетами и журналами интересовались немногие: несколько учителей приходского училища, два врача и два фельдшера земской больницы, священник да становой пристав. Они выписывали «Вологодские губернские ведомости», «Вологодский справочный листок», петербургское «Новое время», московское «Русское слово».
Больше всего хлопот почтово–телеграфному ведомству доставляли политические ссыльные, получавшие корреспонденции даже из–за границы. Не так давно начальник Вологодского жандармского управления уведомил все почтово–телеграфные конторы губернии, что обо всей корреспонденции политических ссыльных надлежит «сообщать конфиденциально местному исправнику и задерживать выдачу до распоряжения последнего».
Сидевший в конторе почтовый служащий, увидев незнакомого клиента, поспешно прикрыл голову форменной фуражкой, оглядел Смидовича с ног до головы и лишь потом принял письмо.
— Из ссыльных, господин Смидович? — спросил он, скосив глаза на обратный адрес.
— Вы угадали… А много ли здесь нашего брата?
— Да как вам сказать, господин Смидович, для посада немало, более десяти наберется. И все народ образованный, много корреспонденции отправляют, во все концы империи.
— Выходит, что со всех концов России здесь собрался народ. Что ж, это хорошо. Скучать не придется.
— Это верно. Вот в приходском училище есть учитель — Феоктист Александрович Струмицкий. Он у нас ссылочку отбывал, а по отбытии остался. Говорит, уж больно понравился ему наш посад. Или литейных дел большой мастер — Петровский Федор Федорович, он на железоделательном заводе купца Колесова работает. Вроде и рабочий человек, этот Петровский, однако большую переписку ведет. Завод, между прочим, знаменитый. Плиты для Софийского собора, что по приказу Ивана Грозного в Вологде построен, на нем отлиты. Для пола. Пять с половиной тысяч пудов плиты потянули.
Возвращаясь с почты, Петр Гермогенович увидел типичное здание земской школы и решил зайти туда, чтобы повидать Струмицкого. В классе шел урок арифметики. Через неплотно закрытую дверь доносился голос учителя, не строгий, а скорее домашний. Учитель предлагал ученику считать на классных счетах от одного до ста, вперед и обратно через шесть. Ученик иногда сбивался, и учитель спокойно, без малейшего раздражения в голосе поправлял его.
Вскоре в коридоре показалась сторожиха и прозвенел колоколец, возвещавший об окончании урока. Из класса в окружении мальчиков лет восьми–девяти вышел немолодой человек в пенсне.
— Феоктист Александрович? — нерешительно спросил Смидович.
— К вашим услугам… — Учитель вопросительно посмотрел на него.
— Я новый жилец Верховажья. — Смидович назвался. — Услышал на почте вашу фамилию и вот решил познакомиться.
— А, Борис Аркадьевич, как всегда, проговорился. — Струмицкий добродушно хмыкнул. — Ну, как вы устроились? Откуда прибыли? За что?.. Впрочем, об этом лучше поговорить где–либо в другом месте.
— Совершенно верно.
— Тогда прошу ко мне. Я живу здесь рядом на казенной квартире. — Он показал рукой на соседний дом, видневшийся через окно.
Петр Гермогенович засиделся. Струмицкий оказался интересным собеседником, он много рассказывал о здешних порядках, о политических ссыльных, о становом приставе.
— У нас здесь до поры до времени спокойно, тихо.
— Очень плохо, что у вас спокойно и тихо, Феоктист Александрович.
— Я же сказал — до поры до времени. После разговора с вами у меня появилась надежда, нет, даже уверенность, что наша политическая тишина будет скоро нарушена. Не так ли?