Потом Ёлочкин сорвался. В ажиотаже загонял в темницу каждую из своих сущностей. По очереди. Авось! Заточение Феди-Жадного подвигло Ёлочкина раздать уличным попрошайкам полученную в тот день зарплату. Тестовое избавление от Феди-Лентяя чуть не довело до нервного и физического истощения. Арест сдерживающего творческие порывы Разумника едва не закончился членовредительством – вдруг захотелось отрезать себе ухо и вкусить радость свободного падения с крыши.
Ёлочкин был в отчаянии. Феофан Аргиросович – в ярости.
– Пегас – дистрофик! – вопил он, высекая из ковра золотые молнии. – Я не могу за каждым чихом таскать тебя в заоблачные выси! У меня нет на это сил! Мне нужен гений!
С антресолей за происходящим боязливо наблюдал Пшик. Когда дрожащий от негодования Феофан выскочил через вентиляционную шахту, пегасик вылез из своего укрытия и подковылял к хозяину. Ткнулся носом в безвольно свесившуюся с подлокотника руку.
– Федь, давай ему какой-нибудь стишок напишем. Пусть лопает, что дают. Ресторан у нас что ли? Только Сентиментального выпусти, а? Он там, в подвале, так переживает…
Впервые за многие месяцы Ёлочкин не думал, кого бы убить. Феди расслабились и наперебой советовали, что следует вписать в ложащиеся на лист строчки. Особенно старался амнистированный Сентиментальный. Свет настольной лампы пригревал щёку, льнул к уху. В тишине негромко урчал Пшик.
К утру ночные откровения оформились в рифмы: что-то про одинокую сосну на утёсе, про ласку плюшевого пледа и даже про Изольду – как ни поверни, а чудное ведь мгновение, когда поводит она на Федю раскосыми и алчными очами.
Выполнивший свой долг Пшик похрапывал на антресолях. Федя встал, потянулся, раздёрнул тяжёлые шторы. Заспанное солнце вставать не желало, жалось алым боком к согретому зарёй горизонту. Федя засмеялся. Ему было хорошо. Так хорошо, что никакими стихами не описать. Во всяком случае, он точно не смог бы. Рядом топтались Феди. Они похлопывали Первоисточник по плечам, переругивались, выясняя, что из написанного гениальней. Никого из них убивать не хотелось.
К полуночи явился Феофан со своим извечным вопросом:
– Ну?
Ёлочкин отрицательно помотал головой.
– Не могу, Аргиросыч, не проси.
– Как так, не можешь?! – Феофан попятился. – Да ты… Какому графоману сам Пегас такое предлагает?!
– Не могу, – повторил Федя. – Убью кого-то из них, – он махнул в сторону присмиревших сущностей – меня самого не станет.
– Я ж из тебя гения выковать хочу, не верёвку с мылом в руки сую!
– Да не гений я. – Ёлочкин виновато пожал плечами. – И пегасик у меня комнатный. Зато он меня сам выбрал. Понимаешь? Не купленный. И заточить он меня под себя не пытается.
Глаза Феофана метнули искры. Он силился что-то выкрикнуть, шкура зябко подёргивалась. Неожиданно запал его стал гаснуть, вздыбленные уши поникли.
– А как же я? – проблеял он жалобно. – Я же…
Ёлочкин засуетился, торопясь утешить Пегаса.
– Ты днями всё на Олимпе пропадаешь. У родни. Тебе среди людей бы побегать, а не с Зевсом сокрушаться – O tempora, o mores!
– Бегал уж, – хныкнул Пегас. – Видел вон ваших… Кролики с хряками – предел мечтаний. Доходные зверюшки, не то что я.
Федя расхохотался.
– К нам-то те приходят, кто намерился прикупить себе пегасика-другого. Вложение капитала с последующим ожиданием дивидендов. Бизнес! Есть у меня другое предложение…
Федя сидел за компьютером. Листал "Избранное".
– Как тебе это?
Пегас покосился на монитор.
– В школьную стенгазету. Дальше.
Ёлочкин повёл "мышкой".
– А это?
– Девичий дневник. Дальше.
– А вот так?
– Фиг… – Феофан осёкся. – Постой! Пусти-ка… – Пегас, уселся, закинув ногу на ногу, вытянул шею. Ноздри почти уткнулись в монитор. Глаза забегали по строчкам. – Пивка, – распорядился он, не отрываясь от экрана.
– Ментального? – подковырнул Ёлочкин.
– Светлого, – уточнил Пегас, не заметив шпильки. Было не до того.
Тревожно следивший за переговорами Пшик ринулся к холодильнику, едва не сбив с ног добрую половину Федей.
Пару часов спустя, Феофан откинулся на спинку кресла.
– Уф-ф-ф… – протянул он и вдруг вскочил, заметался по комнате. – Ну, я пошёл!
– Стой! – Федя ухватил Пегаса за гриву. – Сначала спишемся, адресок узнаем.
Феофан Аргиросович сверху вниз глянул на Ёлочкина.
– Обижа-а-аешь! Мне ж только след взять. Теперь я вибрации эти откуда хочешь запеленгую. Мои они!
– Тэк-тэк, – ловец пегасов поцокал языком. – А ну как не захочет он под вкус твой ровняться? Опять пролетишь.
– Не пролечу. – Феофан нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Ничего-то ты не понял. Этому я всё прощу. Мой он, понимаешь?
– Понимаю.
– Пусти, ну! – Пегас рванулся из рук Ёлочкина.
– Убери за собой сначала! – рыкнул Федя, тыкая пальцем в бродящих по квартире фантомов.
– Вот же зануда, – вздохнул крылатый, но спорить не стал.
Бесплотные Феди дружно обернулись и, как по команде, помаршировали к Первоисточнику. Скоро в комнате стоял Федя Ёлочкин – единственный и неповторимый. Рядом, забыв о статусе покровителя, резвился Пшик.
Оглядевшись, не забыл ли водворить на место кого-то из Федей, Пегас ринулся к окну. Эфир содрогнулся, пространство разверзлось, словно пошёл на взлёт реактивный лайнер. Не выдержало напора энергий, осыпалось, переливчато звеня, стекло. Беспокойный гость покинул оккупированную им территорию.
– Пусть теперь с этим крушителем окон разбирается… как его…
– Р. Дерибасов, – подсказал Пшик.
– Во-во! Мой, мой, – с лёгкой грустью передразнил Ёлочкин. – А ты мой! – Он подхватил пегасика на руки и чмокнул в мокрый холодный нос. – Пошли, полетаем, что ли.