И вот неделю назад объявили, что в Нью-Йоркском зоопарке по невыясненной причине (впрочем, все уже давно знали эту самую причину) скончался последний представитель рода шимпанзе – род приматов был первым из млекопитающих, подвергнувшихся массовому вымиранию. И в этот же день на востоке Италии вдруг в одночасье замертво свалилось на асфальт пятеро гулявших в парке людей.
С того самого момента по всему миру началась уже настоящая, никем не контролируемая, всепланетная паника. Учёные лихорадочно пытались изобрести хоть какое-то противоядие от массового вымирания путём исследования трупов людей и животных, их в свою очередь критиковали скептики и те, кто был против вмешательства в естественный процесс конца мира (были и такие), и готовился после этого конца воскреснуть. Массовый психоз охватил планету. Общими усилиями правительств всех стран была даже подготовлена специальная космическая программа для переселения «избранных» (то есть их же самих) представителей человечества на Луну и Марс. Но над этим нелепым проектом в открытую насмехались все, кому не лень. И поскольку перед неотвратимостью конца мира и своей неизбежной гибелью человечество было бессильно и косвенно признавало это, несколько миллионов людей, решив не дожидаться ужасного дня, покончили с собой от отчаяния. Но ежедневные суициды уже никого не удивляли, – было попросту не до этого: экономика всех стран встала, начались проблемы с продовольствием. Бедные умирали от голода (особенно в африканских странах), богатые же, наоборот, стремились максимально обогатиться и жили на широкую ногу, опасаясь, что каждый новый день для них может стать последним. Жизненный коллапс изменил и поведение животных, особенно домашних. Чувствуя смертельный ужас, исходящий от людей, коровы, козы, лошади и другой скот перестали плодиться и давать молоко, кошки и собаки стали чересчур нервозными, куры, утки и гуси перестали нести яйца. В результате их забивали и отправляли мясо на продажу, но у бедного населения не было денег, чтобы это мясо купить. Так начиналось саморазрушение мира, возведённого людьми и охваченное теперь паникой. Создаваемая тысячелетиями людская цивилизация рушилась, деградировала, а вместе с нею – и всё человечество. И это ощущали все. Даже те, кто не имел прямого отношения к миру земному. И вот тут и начинается наша с вами история.
Спустя несколько дней после вышеописанных событий в жизни лорда и его дворецкого про-изошли радикальные перемены. Властями Лондона было объявлено, что готовится, возможно, самая ожесточённая акция протеста среди беднейших слоёв населения, поэтому владельцы загородных особняков и квартир в престижных районах города должны принять меры по сохранению своего имущества, ибо возможны погромы. Лорд Джойс Бенет жил на юге Лондона в довольно скромном поместье, на которое после гибели родителей с помощью своего, уже покойного дяди, выменял шикарный отцовский особняк, а вырученные деньги попросил раздать на благотворительность. Но даже будучи щедрым и порядочным аристократом, он опасался за свою жизнь. Взбешённым погромщикам ведь не объяснишь, хороший человек живёт в доме, или же нет, – они видят перед собой одну и ту же метку, которой тут же метят любого аристократа: украл, продал, купил. Вывод: толстосум. И ни скромный вид дома, ни благотворительная деятельность, которой на протяжении всей своей жизни занимался лорд Бенет, в данном случае не спасли бы его от расправы. Поэтому молодой лорд вот уже третий день не выходил из дома.
Власти Лондона посоветовали укрепить двери и окна своих домов всем, кто находился в зоне риска, и добропорядочный лорд Бенет спустился в подвал, чтобы раздобыть необходимый материал.
Горы хлама остались здесь от прежнего владельца особняка, который незадолго до продажи кардинально обновил облик здания, а остатки стройматериалов сохранил на будущее. Однако этих остатков было здесь чересчур много – кроме того, чтобы выволочь их отсюда, нужна была помощь по меньшей мере двух человек. А у лорда Бенета никого, кроме старого дворецкого, из прислуги не было. Поэтому он быстро передумал возиться и, переступая через горы наваленных друг на друга досок и кирпичей, двинулся к выходу.
Гора из старых, но ещё пригодных для использования досок лежала хаотичной горкой в углу рядом с дверью подвала. Видимо, ими когда-то был обит чердак. Лорд был не в слишком хорошем настроении, ибо, передумав укреплять особняк, тревожился за свою безопасность и проклинал прежнего владельца, оставившего ему весь этот хлам. Поэтому он подошёл к доскам, намереваясь хотя бы этот лишний мусор вынести из особняка – сил на то, чтобы приколотить их к окнам, у молодого лорда уже не осталось.
Ухватившись за несколько досок, он приподнял их и поволок к дверному проёму. Было тяжело, и Джойс, проклиная всё на свете, тащил их чуть ли не волоком, пыхтя от усердия, но не останавливаясь, и с воистину аристократическим упорством продолжал «уборку».
Вдруг его рассерженный взгляд упал на одну из досок, которые он тащил. Все прочие доски были тут же с грохотом сброшены на пол, ибо удивление молодого лорда было так велико, что больше ни о чём другом он думать уже не мог.
На второй доске сверху был начертан какой-то знак. Затёртый, плохо видный на потемневшем от времени дереве, но тем не менее сохранивший все свои основные линии. По-видимому, его выжгли на этом чердаке много-много лет назад. Но кто и когда, а, главное, с какой целью? Знак был незнаком Джойсу, поскольку не был ни родовым гербом, ни клеймом, ни элементом какого-нибудь древнего языка – имея огромные познания во всех этих областях, молодой лорд мог определённо точно это подтвердить. К тому же, знак не мог быть делом рук ребёнка, умеющего настолько искусно, в мельчайших деталях выжигать по дереву. Но чьих бы рук дело это ни было, знак представлял немалый научный интерес. Разглядывая изображение, лорд поражался всё больше и больше: то был чётко очерченный открытый человеческий глаз, заключённый в причудливые скобки, образуемые тремя стилизованными птичьими крыльями. Немое созерцание продолжалось около пяти минут. Лорд то проводил пальцем по линиям знака, то, глубоко задумавшись, что-то бормотал себе под нос, потом вдруг вскочил и помчался наверх.
В подвал он вернулся уже с фотоаппаратом и сделал несколько снимков своей находки. И, так и оставив старые доски лежать там, где он их бросил, поднялся в гостиную.
- Гарей, отвлекись-ка на минуточку, – окликнул лорд Джойс своего дворецкого, который смахивал пыль с книжных полок. – Ты должен это увидеть. – И, когда старик подошёл, лорд показал ему сделанные снимки.
- Что это, ваша светлость? – удивлённо поднял брови старик.
- Этот знак был выжжен на одной из досок, Гарей, – пояснил лорд. – Но мне он незнаком. Может, ты что-то о нём знаешь?
- Н-нет, ваша светлость, – спустя несколько секунд созерцания снимков ответил дворецкий. – Если вам он незнаком, то я и подавно не могу ничего о нём знать.
- Ну что ж, – сказал молодой лорд скорее себе, нежели старику. – Посмотрим в Интернете.
Однако и там он не нашёл ответа. Но тем не менее не отчаивался. Где-то ведь должна скрываться разгадка этого странного символа. И, скорее всего, об этом должен знать тот, кто продал ему особняк. Сегодня было уже поздно звонить и выяснять, и лорд решил умерить своё любопытство до завтрашнего дня.
Вечером, когда Джойс пожелал Гарею доброй ночи, тот вдруг заплакал.
- Гарей, что случилось? – встревожился молодой лорд.
Едва справившись со слезами, которые не давали ему говорить, Гарей, наконец, произнёс, глотая слёзы:
- Ваша светлость… простите меня… Я… я так боялся вновь его увидеть, что солгал вам, сказав, что ничего об этом не знаю…
- Гарей, расскажи мне всё по-порядку и не торопясь, что ты знаешь. Я на тебя не сержусь, – уверил его лорд.