- Да я и не планировал править, – махнув рукой, попытался отшутиться лорд. – Я просто хотел сказать, раз уж я настолько связан с вашим королевством, то у меня есть гораздо больше шансов его спасти, чем если бы я был самым обычным англичанином.
- Нет, пока у тебя и Гарея не будет поддержки в виде клятвы Истинной преданности, всё это останется не более чем констатацией факта, – возразил Клавдий. – И ни твоё происхождение, ни мои способности ничем королевству не помогут.
- Хорошо, – согласился Джойс. – Я попытаюсь сделать так, чтобы после этой клятвы все наши знания и способности заработали на полную мощность, а магия больше не вредила Гулсену.
- Это было бы самой великой радостью для нас, – кивнул Клавдий. – А теперь я хотел бы немного рассказать о нашей истории, дабы укрепить и расширить твои познания в этой области.
И в течении двух с половиной часов Джойс слушал повествование Скорбящего Калеки об истории и происхождении главных артефактов королевства – меча Гулла и копья Сенджамина. Кто и когда их выковал, как их использовали первые владельцы, каковы были имена меча и копья, приводившие в действие силы, заключённые в них, и как потом эти артефакты помогали им в борьбе против врагов. С восхищением лорд слушал о славных героях прошлого, помогавших королевству и спасавших его от порабощения всякий раз, когда требовалась помощь. И в его памяти чётко отпечатались все их имена: Джереми Дарлингтон и Дорнтон Бёрн, их потомки Чарльз Дарлингтон и Престон Бёрн, затем – Найлз Стюарт и Винсент Ланкастер… Была и некая туманная история – нет, даже две туманных истории про какой-то Склон мира (что-то наподобие драконьего рая), где обитали души давно умерших драконов, едва не порабощённая какими-то подземными сектантами Англия… Клавдий почти ничего об этом не знал, поэтому коснулся тех событий лишь мимоходом, но откуда у него самого появилась такая информация – из той же книги Гулсена, или откуда-то ещё – так и не объяснил.
Перед Джойсом словно в калейдоскопе сменялись образы каждой из пар правителей королевства. Их имена, судьбы, их радости и беды, их жизнь и смерть – всё это настолько поразило молодого лорда и увлекло его, что он как мальчишка с жадностью ловил каждое слово в этой одной бесконечной сказке, ставшей для него реальностью в тот миг, когда он попал сюда, став вместе с Гареем четвёртыми англичанами, побывавшими в этом потрясающем месте.
Он мог бы слушать эти истории вечно, но в какой-то момент Клавдий, вдруг оборвав свою речь на полуслове, как-то странно напрягся всем телом. Глаза его расширились, едва не вылезая из орбит, а руки судорожно вцепились в подлокотники кресла. Джойс вскочил и метнулся к старику, сильно напуганный происходящим. И в этот момент Клавдий сделал вдох и жалобно застонал. Зажмурив глаза, он наклонился вперёд, по-прежнему цепляясь руками за кресло, и вновь застонал, дрожа всем телом. Джойс был в панике. Он пытался окликнуть Клавдия, чтобы понять, что с ним происходит, ведь лорд не мог помочь, не выяснив причины его припадка, ведь такое поведение могло означать что угодно, от простого спазма до сердечного приступа. Но Клавдий не понимал, чего от него хотят. Не реагируя на испуганный зов лорда, он шумно, скоро дышал, не открывая зажмуренных глаз, и всё ниже и ниже склонялся в кресле. Его лицо было искажено гримасой страдания, на лбу выступили капли пота, он уже не так громко, но более часто стонал, и стонал так жалобно, что у Джойса разрывалось сердце. Он был бессилен помочь старику и проклинал себя за это, бегая вокруг кресла. Если бы Клавдий жил в посёлке, то можно было бы вызвать сюда Нила, но кроме ждущего его за милю отсюда монарха, который тоже вряд ли бы чем-нибудь помог, он был здесь один. И ему ничего другого не оставалось, кроме как ждать и пробовать утешить Клавдия, который сейчас испытывал ужасную боль. Его мысли как человека, живущего в двадцать втором веке, были направлены на практическое, тогда как подсознание подсказывало, что не стоит сбрасывать со счетов и то, что он, Джойс, так старательно подавлял в себе всё это время. Оно словно говорило лорду: «Да, у тебя нет лекарств и уколов, но ты имеешь другое оружие против недугов, так используй его!»
И вконец отчаявшийся лорд понял, что если он хоть что-то не сделает прямо сейчас для помощи несчастному старику, тот скончается у него на глазах.
Клавдий вновь напрягся и закричал, подавшись вперёд. И в этот момент чувства в Джойсе взяли верх над разумом. Он бросился к старику, схватил его и медленно уложил на пол, сев рядом и положив его голову себе на колени. Клавдий вновь затрясся и застонал, и из глаз его хлынули слёзы. «Это хороший знак», – подумал лорд. Значит, пик приступа уже позади.
Глядя на страдающего, лорд мысленно повторял одну и ту же фразу: «Живи, живи, не умирай, не умирай…» Эти слова, словно магическую формулу, он повторял с таким неистовством, с такой искренностью, что и сам потерял способность понимать, что происходит вокруг него, ибо зажмурил глаза и раскачивался в одном ритме с телом Клавдия, не отпуская объятий. Он убаюкивал стонущего старика словно ребёнка, изо всех сил сжимая его руками, чтобы не отдать на растерзание постучавшейся к ним в двери смерти.
Бешеные удары сердца Клавдия он в этот момент слышал так отчётливо, словно это было его собственное сердце. Его слёзы словно были его слезами. Его стоны отзывались эхом внутри него самого. Это было противоречивое чувство, которое и восхищало, и настораживало. Но оно же и давало понять, сколь ценна жизнь, и сей незаменимый, сей уникальнейший опыт лорд Джойс был обречён получить. И получал его сполна.
И в тот момент, когда его собственное сердце готово было разорваться от колоссального психического напряжения, а из груди – вырваться крики паники, Клавдий в его руках как-то особенно жалобно всхлипнул, обе его руки, ладони которых держал в своих руках Джойс, дёрнулись, он выдохнул и затих. Его голова откинулась набок, и тело Клавдия замерло.
Джойс не сразу понял, что на самом деле произошло. Он дёрнулся, собираясь вскочить и закричать от ужаса, видя, что все его усилия спасти Клавдия не помогли и старик умер у него на руках, однако он по-прежнему слышал толчки со спины Клавдия, которую он прижимал к своей груди. Сердце старика по-прежнему билось, правда, очень слабо. Джойс привстал, поудобнее перехватив Клавдия, и поднял его на руки.
Старик был необычайно лёгким, почти невесомым, и Джойс благополучно донёс его до спальни, что находилась в смежной комнате.
Там стояла небольшая узкая кровать, столик и шкаф, а само помещение было очень тесным и без окон. Осторожно уложив старика, лорд принялся снимать с него телогрейку и рубашку, чтобы протереть пылающее жаром тело от пота. Клавдий не приходил в себя, его дыхание вновь участилось, когда Джойс принялся растирать его смоченной в найденном в шкафу растворе спирта тряпочкой. Слёзы капали из глаз лорда. Он понимал, что не сможет сегодня улететь отсюда обратно в посёлок, бросив больного старика. И, кажется, Джойс начинал понимать, почему Клавдий именовал себя Скорбящим Калекой. Тот удар по голове, полученный им во время нападения на его хозяина… Возможно, именно он и повлиял на то, что теперь у него и возникают эти приступы. Но как часто? Лорд с ужасом представил себе то же, что увидел сегодня, как терзаемый болью старик корчится на полу, стонет, а вокруг – ни одной живой души, что помогла бы ему. Джойс от этой мысли сам едва не застонал. Он не оставит Клавдия одного. Он заберёт его с собой в Англию, вылечит, будет ему вместо сына… И ему было уже всё равно, что на это скажет Гарей.
Закончив растирания, лорд с не проходящей тревогой укутал старика в шерстяное одеяльце, затем укрыл ещё одним, смочил его губы водой и сел рядом. Джойс плакал, беззвучно, но сильно. Дыхание старика вновь выровнялось, но жар не спадал. Нужно было бежать к монарху, чтобы отпустить его обратно в посёлок, но Джойс боялся оставлять Клавдия одного. И всё же он заставил себя выйти из хижины, обещав больному и себе самому, что непременно вернётся. И помчался к сопке.