Следуя по этому импровизированному пути, лорд и слуга летели молча. У каждого была теперь пища для размышлений, особенно у Гарея, который, казалось, только теперь, когда они находились в воздухе, почувствовал произошедшие с ним изменения, и, как видно, никак не мог свыкнуться с этой мыслью. И в конце концов стал расспрашивать хозяина о его мнении насчёт всего этого. Самому Джойсу внешность Гарея нравилась, он ведь и помнил его таким же, в своём детстве и юности. Дворецкий его родителей любил мальчика больше кого бы то ни было на свете, а однажды даже бросил свою невесту, отменив свадьбу в последний день, ведь тогда как раз и родился он, Джойс, маленький наследник его хозяев, от которых он, Гарей, должен был уволиться после своей свадьбы, чтобы начать новую, независимую от работодателей жизнь в супружестве. Но у семьи лорда не было няньки, и самоотверженный дворецкий взял эту роль на себя, став воспитателем, а затем – и учителем молодого господина. Нужно ли говорить, что после всего этого Джойс не мыслил без Гарея своей жизни? И когда его родители умерли, старого дворецкого он не бросил, а взял к себе на постоянную службу. Поэтому они были друг для друга больше, чем просто хозяин и слуга. Они были лучшими друзьями и питали друг к другу родственные чувства. И никто на свете не смог бы их разлучить. Они были будто бы связаны невидимой нитью общей судьбы. А сейчас летели, действительно связанные – Джойс вновь соединил между ними перерезанную тогда верёвку.
Довольно долго они летели над всё той же линией, которая, то извиваясь, то распрямляясь, медленно проносилась у них под ногами. Но ближе к полудню слева показалась и вторая цепь зелени. Лорд и слуга возликовали. А через полтора часа этих ответвлений стало вдвое больше. Было ясно, что скоро их путешествие, наконец, подойдёт к своему логическому завершению.
Обширные, незаселённые равнины Эллсдейна поражали их своей красотой. И если бы не источник силы, здесь можно было бы построить великолепнейший город не хуже самой столицы.
И вот тут-то, главным образом из-за того, что они рассматривали местность так внимательно, лорд и слуга внезапно увидели, как в одном месте – там, где две полоски зелени словно бы невзначай соприкасались друг с другом, – что-то сверкает на солнце. У обоих в этот миг мелькнула одна и та же мысль: источник силы!
Они быстро снизились, чтобы разглядеть поближе это сияние. Но видно было слишком плохо, и Джойс принял решение приземлиться. Вдруг это и есть место силы?
Однако, опустившись на землю, они обнаружили совсем не то, что ожидали увидеть.
Перед ними высилась гора из чистого золота. Вернее, это была не совсем гора, в том смысле, в каком вы её, наверное, себе представили – это была гора золотых и серебряных монет, блестевшая на солнце так ярко, что слепила глаза. Открыв рты, Джойс и Гарей не помня себя глядели на это чудо, возникшее посреди безлюдного края. Кто же схоронил, или потерял здесь такое количество денег? Ведь это же, наверное, целое состояние по гулсенским, да, впрочем, и по английским меркам!
Лорд и слуга, не говоря друг другу ни слова, подошли к сверкающей горе. Наклонившись, Джойс загрёб в горсть несколько монет и начал, как и Гарей, их рассматривать. То были, как он предположил, гулсенские деньги. На аверсе одной из них был изображён гербофлаг королевства, и эта монета являлась самой крупной из всех, насколько понял лорд, ибо на реверсе был выгравирован её номинал: «тысяча гиней». В центре реверса скалила пасть голова льва. Эта монета была золотой и самой крупной из всех. Другие золотые монеты были поменьше и размером, и номиналом. Например, следующая после тысячной монета была в сто гиней, ещё более мелкая – в десять, а самая крошечная – в пять гиней.
Среди серебряных монет оказалась та же иерархия – различия были лишь в том, что на реверсе была изображена голова пса, а номинал носил название «ситтль».
«Наверное, серебряные монеты – это мелочь, как бы пенсы, а золотые – это фунты», – подумал Джойс. Но кто и зачем оставил здесь целое состояние? Или, может, это специально для них? Но они пока ничем не заслужили такую благодарность, ведь Джеральд ещё не побеждён…
ДЖЕРАЛЬД!
- Это ловушка, Гарей, улетаем отсюда! – вскричал перепуганный лорд, хватая дворецкого за рукав. – Заводи мотор!
- Что случилось, ваша светлость? – обеспокоенно спросил Гарей, едва сумев перевести взгляд с монет на хозяина.
- Я только что подумал, что это может быть ловушка, подстроенная Джеральдом! – волнуясь, выпалил лорд. – Нам нужно немедленно убираться отсюда, иначе…
- Погодите, ваша светлость, – сделал попытку вырвать рукав Гарей. – Как Джеральд может знать, что мы здесь? Он же сейчас наверняка направляется к Небесным Холмам.
- Я не утверждаю, что всё в точности так, как я предположил, Гарей, – чуть успокоившись, произнёс Джойс. – Но Джеральд это или нет, а мы с тобой поступили очень глупо: спустились к приманке, словно птички на чужую ладонь. И кто знает, что ещё этот Оутсен дал Джеральду помимо радиотелефона? Может быть, ракету с ядерной боеголовкой класса «земля-воздух-земля»?!
Дворецкий рассмеялся.
- Не вижу ничего смешного, – сердито произнёс лорд, глядя на него. – И выбрось ты наконец эти бездушные куски металла и не пялься на них, когда я с тобой разговариваю!
- ДРАГОЦЕННОГО металла, – невозмутимо поправил Гарей, словно не замечая гнева своего господина. Несмотря на вполне здравые рассуждения хозяина, он, как видно, не торопился улетать отсюда, по-прежнему перебирая горсть монет в ладонях. – Представьте себе, ваша светлость, только представьте, – повернул он голову, и Джойс с ужасом увидел, каким алчным блеском загорелись глаза его дворецкого. – Что мы могли бы сделать, будь у нас столько денег!.. Хотя почему «будь»? Они наши! – Его голос возвысился до ликования от этой догадки. – Теперь нам даже не нужна эта дурацкая клятва! Мы можем с помощью этих денег подкупить всю армию Джеральда, и нам не нужно будет с ним биться, получая ранения в бою – они сами уничтожат своего повелителя! Вот и решилась наша с вами проблема!
- А то, что мы без клятвы не узнаем, как попасть домой? А степень неподкупности тех, кого ты собираешься подкупить? Они же поражены «чёрной чумою», а значит, не поведутся даже на золото! Ты об этом подумал? – разгневанно произнёс Джойс, медленно подходя к Гарею. К его удивлению, дворецкий в ответ на эти слова весь подобрался и зарычал, словно пёс перед атакой. Монеты он крепко зажал в кулаки, словно опасаясь, что их кто-то мог отобрать. Тогда Джойс, сам того от себя не ожидая, рявкнул: «Хватит! Дай их сюда!» – и набросился на дворецкого. Они покатились по земле, вцепившись друг другу в одежду. Гарею, конечно же, пришлось бросить монеты, и теперь он пытался нанести как можно больше ударов своему господину, и как можно больше укусов. Джойс отвечал ему тем же, но лишь в целях самозащиты. В отличие от Гарея, он не утратил рассудка, вовремя догадавшись, что вся эта гора монет, кто бы её здесь ни оставил, несомненно, питалась энергией источника, и, подобно проводнику пропуская её через свою низменную сущность, меняла полярность её хода. И в результате влияла на Гарея так же, как влияли чёрные драконы на слуг Гулсена. И Джойс изо всех сил пытался сейчас донести до Гарея эту истину, но обезумевший от злобы и жадности дворецкий только яростнее боролся. И в какой-то момент Джойс почувствовал, что ещё немного – и он сдастся. И тогда Гарей – он уже в этом не сомневался – моментально прикончит его.
Нет, так нелепо его жизнь не должна была оборваться. Собрав все силы, Джойс, на мгновенье высвободив одну руку, завёл ИЛП, но это самое мгновенье стоило ему очень дорого: Гарей тут же схватил его за горло обеими руками. Лорд, задыхаясь, захрипел, но продолжил подниматься всё выше и выше, прочь от этого места. С трудом развернувшись, он прибавил ходу, но должной высоты набрать не сумел: аппарат попросту не мог работать с массой, превышающей его стандартную нагрузку. И Джойс понял, что они разобьются, если он не сумеет дотянуться до ИЛПа Гарея и включить его. Но его сознание быстро угасало: Гарей уже был близок к тому, чтобы окончательно задушить своего господина. И Джойсу пришлось забыть свою идею: он пытался обеими руками разжать пальцы Гарея, теперь такие сильные, что лорд уже пожалел о том, что его дворецкий обрёл молодость.