Лорд и слуга вернулись домой. Они шли по опустевшему после катаклизма Лондону, отмечая, что разрушенных землетрясением зданий было крайне мало, но люди всё равно боялись выходить из домов, а те, кто выбежал на улицы во время землетрясения, прятались теперь в канализации и метро. Пройдёт ещё очень много времени, прежде чем жители туманного Альбиона опомнятся от перенесённого шока и поймут, что мир в безопасности и конец света больше не угрожает им.
- Прости меня, Гарей, – сказал Джойс дворецкому, когда они вернулись в свой разграбленный девять лет назад особняк. – В Гулсене я, несмотря на то, что являюсь потомком Гулла Первого, на каждом шагу сомневался в твоей преданности ко мне, – особенно после той истории с Клавдием… Ты простишь за это своего непутёвого господина?
- Ну конечно прощу, ваша светлость, – улыбнулся Гарей. – Ведь всё уже закончилось – не настолько хорошо, как нам бы хотелось, но всё же закончилось. И мы приобрели замечательный дар, который навсегда останется с нами.
- Ты имеешь в виду дар Аполлона, Гарей? – спросил господин.
- Нет, ваша светлость, не дар Аполлона, – покачал головой дворецкий. – А то, что дала нам клятва Истинной преданности. Возможность понимать друг друга лучше любого человека на Земле, возможность чувствовать боль и радость друг друга, и все переживания, а также любовь. А я к тому же ещё и молодость приобрёл в эллсдейновском Великом озере. Что это, как не чудо?
- Да, ты прав, Гарей, – согласился лорд. – Это чудо. Более того: этот великий дар – лучшая благодарность спасённого нами королевства.
Месяц ушёл на то, чтобы Джойс восстановил свой статус лорда, так как его и Гарея зачислили в пропавшие без вести, и им пришлось солгать властям, что они побывали в арабском плену, но недавно сбежали. Вот только Гарею пришлось на двадцать лет «укоротить» свой возраст, ибо в противном случае ему бы не поверили. Так из семидесятишестилетнего старика он стал по паспорту сорокапятилетним мужчиной, что вполне радовало и удовлетворяло его.
Конечно, ограбивших их дом девять лет назад бунтовщиков так и не нашли, но у Джойса остались нетронутыми счета в банке. Сняв часть своих сбережений, он купил новую мебель, одежду и посуду. А благодаря своему с Гареем дару они никогда больше не ссорились и заботились друг о друге так, как не заботятся даже самые близкие и родные люди. А потому были абсолютно счастливы.
Жалел молодой лорд только об одном: те доспехи, что им с Гареем выковали в Небесных Холмах, им так и не посчастливилось применить по назначению. Но, быть может, Аполлон всё же откажется от своих слов, и когда-нибудь в Гулсен отправятся другие призванные, которые наверняка пойдут в бой в этих доспехах, если, конечно, также попадут в тот посёлок, как попали они с Гареем. Если же нет – то пускай эти доспехи послужат тем, кто там живёт, в каком-нибудь ратном подвиге – например, в походе на дикого дракона с целью его укрощения. Джойс и Гарей от души надеялись, что с теми, кто укрывался в лаборатории Лича, сейчас всё хорошо и жизнь в Небесных Холмах, как и в остальном Гулсене, вскоре наладится. Однако лорд со слугой пока не спешили связываться с королевством мысленной нитью – слишком занимали их собственные заботы по обустройству дома и планированию семьи, которой каждый из них вскоре обзавёлся. И, как и говорил Аполлон, мир продолжил свой бег.
====== Эпилог ======
«То книга книг. Страниц не счесть.
Успей лишь главное прочесть,
И не спеши узнать конец» –
Так мне сказал один мудрец.»
Из старинной гулсенской баллады.
Первая попытка «увидеть», что происходит с их знакомыми и друзьями в Гулсене, оказалась неудачной: Джойс и Гарей смогли разглядеть лишь дворец Гулсенскасл, чему были очень удивлены, ведь они его ни разу не видели, откуда же в их памяти он выплыл? Дворец просто сверкал своей белизной, а гербофлаг и флаги ветвей дружно хлопали на ветру на самых высоких башнях. Однако последующие попытки были более удачными: лорд и слуга увидели посёлок Небесные Холмы, в котором размеренно текла мирная будничная жизнь, и с радостью узрели, что большинство сельчан выбрались целыми и невредимыми из последней битвы за королевство. Те же, кто погиб, покоились теперь у подножия холма.
Всё в порядке было и с Клавдием. Теперь он, исцелённый от своего недуга благодаря желанию Посвящённых, жил в посёлке, в том самом оранжевом домике, где когда-то жили его избавители. Он больше не сторонился людей, и все в посёлке просто обожали мудрого старика, и частенько заходили к нему в гости вместе со своими детьми, которых он так любил. И, кажется, Клавдий знал, кто исцелил его от эпилепсии – наверное, монарх Гулсена сказал ему об этом.
Но что было самым удивительным – так это то, что Лич Беркли и Нил Ларри, когда старый изобретатель оправился после того, что сотворил с ним Джеральд, отправились на Несущем Свет в Гулсенскасл, где Скорбящий монарх Лайонелл соединил своих товарищей по несчастью. И это несмотря на клятву пожизненного отречения, которую дал себе когда-то Лич. Наверное, он понял, что обязан жизнью спасшему его доктору, и просто не может теперь не отблагодарить его должным образом. И Нил принял эту его благодарность. Джойсу и Гарею оставалось только порадоваться за них. Но ещё больше они были обрадованы тому, что монарх оставил их обоих при дворе, вернув Беркли статус придворного инженера и поставив его механического дракона на службу в войско Гулсена, а Нилу дав звание монаршего лекаря.
Дерек жил в посёлке и никуда не стремился. Он решил остаться в статусе Скорбящего, несмотря на то, что после битвы многие слуги-односельчане потеряли своих господ. Он переоборудовал опустевшую лабораторию Лича в великолепный игровой зал для детей. Аттракционами в нём служили различные конструкции старика Беркли, которыми тот периодически пополнял их коллекцию, самолично привозя в посёлок на Несущем Свет раз в три месяца. Он неустанно совершенствовал уже имеющиеся и создавал новые, которые уже не были столь неуклюжими, как раньше, и почти никогда не ломались. А уж ИЛПами, которые стали настолько знамениты в королевстве, что стали визитной карточкой своего создателя, Лич оснастил всю армию Гулсена, разумеется, не отказываясь при этом от использования драконов, которые по-прежнему составляли основу основ армии королевства.
Судьба же Лайонелла О`Крайтона была ожидаемой: он вернул себе корону и титул, но остался Скорбящим Навек, объявив, что, когда у него появятся дети, он найдёт для них соправителя, но сам уже ни с кем не разделит правление. На его лице навсегда пролегла печать скорби по безвременно ушедшему дворецкому. Даже возвращение сразившего Слэя и оправившегося от раны Стримстила, ставшего его личным драконом взамен погибшей Альбины, не могло его утешить.
Джеральда похоронили с достойными соправителя почестями, и не как злодея, а как героя. Монарх ещё до похорон наложил запрет упоминать о нём как о клятвопреступнике и предателе, и вообще говорить в плохом ключе, объяснив народу Гулсена, что его дворецкий подвергся манипуляциям земного злодея, заразившего его, как и всех остальных слуг королевства, «чёрной чумой», и что долг Джеральда как дворецкого был исполнен, поэтому отныне не могло быть никаких пересудов касательно роли покойного главы ветви Ансерв в этой истории, тем паче, что, принеся себя в жертву ради спасения жизни монарха и королевства, он искупил свою вину перед народом Гулсена тысячекратно. На могиле Джеральда поставили памятник с надписью: «Здесь лежит самый преданный ансервец, которого когда-либо знал Гулсен, и третий из всех, кому присвоен наивысший уровень “Н”.
Меч и копьё вернулись на свои законные места в одном из залов Гулсенскасла. К ним вернулась их былая сила, и теперь они излучали неяркий свет, красный и синий, как до кризиса. Но отныне к ним была приставлена вечная охрана, чтобы больше никогда не повторилась та ужасная история, что едва не уничтожила и королевство, и земной мир.
Конечно же, Джойс и Гарей даже через призму мысленной связи ощущали, насколько сильно монарх угнетён потерей Джеральда, как он страдает от одиночества, но всё же надеялись, что он найдёт в себе силы оправиться. Но позже, когда прошли уже годы наблюдений, поняли, что напрасно ждут от него этого: Лайонелл О`Крайтон каждый день приходил в подземный зал Гулсенскасла к гробнице покойного соправителя, подолгу стоял на коленях и плакал. Такая поразительная преданность заслуживала уважения и не могла служить поводом для порицания.