Лорд заскрипел зубами, задыхаясь от злости. Его бесило спокойствие Уинстона, который, конечно же, знал тайну лорда, которую тот скрыл только от Уоллфрида. Но Лайтенвуда бесило и молчание всех остальных. Солдаты лорда, от которых Лайтенвуд, как и от Уоллфрида, утаил эту историю, объясняющую причину его ненависти к драконам, были ошеломлены услышанным.
- А почему же ты один, Уинстон? – убавив пыл, вкрадчиво, но с издёвкой спросил Лайтенвуд. – Ты же сбежал вместе с Джеймсом, так где же он? Испугался моего гнева?
Уинстон собрался с духом и с горечью в голосе выкрикнул в лицо лорду:
- Ваш верный конюх Джеймс погиб в лесу, пронзённый огненным копьём ваших орудий, милорд! Вы хотели убить дракона, а убили своего преданного слугу! Этого не простит вам никто, в том числе и Великий Фреммор!
Лайтенвуд был несколько смущён и даже шокирован услышанным, но спустя несколько секунд как ни в чём не бывало ответил, отмахнувшись рукою:
- Туда ему и дорога! И о какой его преданности ты смеешь говорить, Уинстон, если он, как и ты, предал меня? Ты, я вижу, тоже побывал в пекле? Жаль, что ты не сгорел там вместе с ним, – по крайней мере, не донимал бы меня сейчас своей идиотской болтовнёй, старый кретин!
Уинстон молча стиснул зубы и слез с кобылы. Мастер и Квин вместе с Уоллфридом и Смерком стояли теперь возле Уинстона, опасаясь того, что лорд может отдать приказ о повторном нападении. Но Лайтенвуд неподвижно стоял, злобно усмехаясь и перекидывая новую сигару из одного уголка рта в другой.
- Отступитесь от своих намерений, милорд, пока не поздно! – взмолился наконец Уоллфрид.
В ответ на его слова лорд лишь громко расхохотался.
- Ха! – сказал он затем. – Я не отступник, чтобы отступаться, Уоллфрид! Я лорд, и командую сам собой, в отличие от тебя с Уинстоном, а потому…
Уоллфрид впервые в жизни нашёл в себе силы перебить своего господина. Он сбивчиво заговорил, пытаясь обратить внимание лорда на свои слова.
- Я прощу вам всё, милорд, только откажитесь от своей мести! Сделайте это хотя бы ради нас, ваших слуг! Я не знал о том, что драконы убили вашу семью, это многое объясняет. Теперь я понимаю ваши поступки и ваше горе, но послушайте видавшего виды дворецкого: драконы вовсе не такие, поверьте мне, милорд! Те, которые напали на вас тогда, не понимали, что делали! Это были молодые и ещё неприрученные драконы – одни из тех, которые первыми проявили свой дикий, необузданный, забытый их родителями нрав среди людей, но остальные, кто был изгнан, невиновны! Они не опасны и не могут быть опасными, ведь они верно служили людям и не думали нападать на них. Именно поэтому вам следует забыть о прошлом и поверить в доброту драконов, поверить в их невиновность! Поймите же это! И если вы это поймёте, я прощу вам всё, прощу даже гибель Джеймса… – тут Уоллфрид, не выдержав, заплакал, но, собравшись с силами и вытирая слёзы ладонями, продолжил: – Теперь я знаю, милорд, что Уинстон отправился за нами с целью помочь нам в этом. Не вините его, он поступил правильно! Вы этого не знали, но теперь вы всё знаете, и поэтому я прошу вас, сэр: остановитесь! Подумайте: ведь мы же вас любим и не хотим быть вашими врагами…
Слёзы не дали ему договорить: добрый дворецкий готов был снова броситься в ноги своему лорду, отчаянно попытаться переубедить его и дать понять, что он совершил страшную, чудовищную ошибку, сделав драконов своими врагами.
Уинстон, внезапно поняв, что говоривший с лордом действительно его друг Уоллфрид Бергмор, схватил его за плечи и крепко обнял. Лорд Лайтенвуд, чуть помедлив, глубоко вздохнул и поманил к себе Уинстона.
Мастер, Квин и Уоллфрид с замиранием сердца смотрели на то, как старый лакей, медленно выпустив Уоллфрида из своих объятий, с тенью недоверия не спеша двинулся к лорду, который, крепко зажав в обеих руках свою трость и став похожим на попугая, сидящего на жёрдочке, строго и вместе с тем спокойно наблюдал за его приближением. Когда Уинстон, с надеждой ожидающий, что слова Уоллфрида возымели хоть какое-то действие на их лорда, и уже почти уверенный в том, что лорд подозвал его к себе для объятий и примирения, поравнялся с ним, Лайтенвуд довольно осклабился и произнёс:
- Какие же вы всё-таки с Уоллфридом пройдохи.
Лицо Уинстона озарилось улыбкой. Лорд ещё раз улыбнулся в ответ и вдруг, резко замахнувшись, изо всех сил хватил тяжёлой тростью Уинстона по голове. Старый слуга выдохнул стон и мешком рухнул наземь.
Кровь из его пробитой головы хлынула фонтаном. Уоллфрид громко закричал и рванулся к распростёртому на земле телу. Квин и Мастер ринулись к лорду, готовые разорвать его на куски. Смерк бешено взревел и полыхнул пламенем на войско Лайтенвуда, которое бросилось было к ним, чтобы снова пленить.
Но товарищи Уоллфрида вдруг резко отпрянули на полпути, а затем с глазами, полными ужаса, развернулись и бросились назад, к Смерку. Уоллфрид же, склонившись над безжизненным телом Уинстона, с глазами, полными слёз, пытался всеми силами зажать рану в его пробитой голове, не замечая ничего вокруг. Но все остальные видели. И не могли уже ничего изменить, поскольку то, что случилось в следующий момент, произошло слишком быстро и внезапно.
Злобно хохочущий лорд, наслаждаясь горем Уоллфрида и бессилием его товарищей, стоял спиной к Серебряному озеру. И так и не узнал, кто был его палачом.
Ослепляющий свет белого пламени заставил войско Лайтенвуда вслед за Мастером и Квином помчаться прочь, а затем повалиться на землю от ужаса, когда пламя это пронеслось у них над головами. Однако его цель была вовсе не в том, чтобы посеять ужас и панику в их рядах. Белая вспышка, на секунду открывшая взору сурового старика на белоснежном единороге – это всё, что можно было увидеть перед тем, как горящий белым пламенем огромный стальной меч вонзился в грудь Лайтенвуда, когда тот обернулся назад, чтобы узнать причину переполоха в своём войске.
Сверкнувшее в лучах заката лезвие прошло насквозь, застряв в груди лорда по самую рукоятку, и он рухнул, сражённый наземь силой удара и не успев издать ни звука.
Уоллфрид закричал, увидев поверженного господина, над телом которого взметнулось ввысь гигантское белое пламя, в котором парил Первый слуга, но уже без единорога и с огромными белоснежными перьевыми крыльями за спиной. Его лицо было озарено торжеством и подлинным, безраздельным счастьем. Дворецкому показалось, что Фреммор издевается над ним, радуясь своему освобождению и насмехаясь над его горем.
Однако размышлять или злиться у Уоллфрида не осталось ни времени, ни сил: слишком уж стремительно для него произошли две этих трагедии. В два счёта он лишился самых дорогих ему людей на этом свете: Джеймса и Лайтенвуда. Уинстон был жив, но его кровь, залившая руки Уоллфрида, зажимающие рану на голове старика, лилась потоком, не желая останавливаться, и теперь Уоллфрид в шоке глядел на тело лорда, не зная даже, как ему реагировать на его смерть. Фреммор, окружённый белоснежным пламенем, поднимался всё выше, войско Лайтенвуда бежало к телу лорда, Мастер, Квин и Смерк бежали к нему, Уоллфриду, а он сам вдруг оказался в совершенном вакууме, как будто ничего вокруг не существовало. И он уже ничего не был способен понимать и ощущать, лишь по-прежнему машинально сдавливал ладонями голову Уинстона, пытаясь остановить ему кровь, но что он делал, уже не понимал: ему казалось, что и он умер вслед за лордом.
Уоллфрид не кричал от бессилия и не плакал. Он только неотрывно глядел на Фреммора, отомстившего за смерть лорда Вейсголлвилда и освободившегося теперь от мучительных скитаний по этой земле, который возносился вверх, ликующий и окрылённый своей свершившейся местью, а в голове дворецкого в этот момент вновь и вновь проносились одни и те же слова, обращённые к Первому слуге: «За что?»
И Уоллфрид, внезапно очнувшись от своего горя, вскочил на ноги, позабыв о тяжело раненном Уинстоне, и изо всех сил крикнул вслед своему покровителю: