- БУДЬ ЖЕ ТЫ ПРОКЛЯТ, УБИЙЦА!!! ТЫ ОТНЯЛ У МЕНЯ СЧАСТЬЕ!!!
Подбежавшие Квин и Мастер схватили его за плечи, пытаясь образумить, но Уоллфрид продолжал кричать и проклинать Первого слугу, чтобы тот услышал его слова.
- Уоллфрид, чего ты хочешь добиться?! – кричал Квин, тряся дворецкого за плечи. – Опомнись! Он же опасен для нас!
- Я больше не поклоняюсь ему!!! – кричал, вырываясь, Уоллфрид, и обливаясь слезами ярости. – Слышишь, Фреммор?!! Ты отнял у меня душу!!!
- Успокойся, Уоллфрид, пожалуйста, иначе он и вправду это сделает! – старался говорить как можно спокойнее Мастер. – Сейчас некогда думать о произошедшем, разбор полётов можно провести и потом, а главное в данный момент – это то, что нам нужно помочь бедняге Уинстону, и от тебя, Уоллфрид, как от его друга, во многом будет зависеть его жизнь.
Уоллфрид взглянул вверх. Фреммор уже исчез, скрывшись за облаками. Он бросил взгляд на Уинстона. Старик лежал, оставшись без его помощи, и, истекая кровью, судорожно дышал. Квин и Мастер разорвали на себе одежду, готовясь затянуть его рану, чтобы хоть немного сдержать кровь и этим спасти ему жизнь, а Смерк встал впереди, грозно рыча на воинов лорда, которые, оставшись без предводителя, теперь не решались подойти к дракону, который, благодаря силе Серебряного озера, был полностью исцелён от своих недугов, и его правое крыло теперь не висело и могло складываться столь же полноценно, как и левое.
Но шок не отпускал Уоллфрида. Будь он стариком, он в первые же секунды после смерти лорда умер бы от разрыва сердца. И сейчас он горько рыдал, склонившись над телом Лайтенвуда, пока Мастер и Квин, устав уговаривать его помочь им, перевязывали окровавленную голову Уинстона.
Однако в следующее мгновение на землю легла чья-то громадная тень, и им пришлось поднять головы. То, что увидели они в небе, заставило всех троих, а также обезглавленное и растерянное войско лорда, замереть от ужаса, но ненадолго. Солдаты в панике кинулись прочь, а Смерк взлетел и начал подниматься навстречу огромному существу, чья тень накрыла землю подобно ночи.
Ещё миг – и на высокую траву подле озера с грохотом опустился большой рыже-золотой дракон. Он с рёвом поднялся на задние лапы и молниеносно пустил золотистое пламя огня вслед убегавшим солдатам.
В одно мгновение гигантская огненная стена смела их всех, испепелив заживо и людей, и их машины, и тело мёртвого лорда. Золотой дракон резко развернулся, и друзья зажмурились от ужаса, ожидая, что смертельное пламя сейчас накроет и их.
Но этого не произошло. Вместо ожидаемой гибели в огне всех их, в том числе и Уинстона, подняло в воздух выпущенным из глаз дракона золотистым сиянием, и Мастер увидел, как опустившийся рядом с драконом Смерк засверкал золотыми всполохами, и, поглядев на себя, заметил, что и он так же светится. Взглянув на остальных, которые выглядели точно так же, Мастер понял: этот дракон им не враг, и он… очищает их! Очищает от всего дурного, и что было, несомненно, чудом, – исцеляет раненого Уинстона, правда, с трудом и не до конца: кровь из огромной раны на его голове течь перестала, но старик всё равно не очнулся. Между тем Мастер, Квин и Уоллфрид, зависнув в воздухе, с изумлением оглядывали друг друга, щуря глаза от ослепительного золотого сияния, окутавшего их тела, и с некоторой тревогой ждали, что же с ними будет дальше.
А дальше в их памяти стали возникать картины из их далёкого и не очень прошлого: золотой дракон воспроизводил самые лучшие моменты из их жизни. Эти воспоминания, словно кинофильм, во всех подробностях проносились сейчас перед взором каждого, заставляя заново переживать эти моменты. Тем самым дракон надеялся успокоить их души и помочь пережить весь ужас последних событий вплоть до убийства лорда, но отнюдь не заставить их забыть это и предыдущие события, а помочь смириться с ними, как с неизбежной данностью.
Перед взором Мастера пронеслось его детство и тот день, когда от матери он впервые услышал легенду о Склоне Мира, и как весь этот день до глубокого вечера бродил по двору, пытаясь по описанным в легенде признакам найти его; и в конце концов он нашёл земляной холмик, накопанный кротом, который Мастер посчитал тогда за найденный им Склон Мира, и был в неописуемом восторге. Он тут же загадал желание стать богачом, так как его родители были крестьянами и, как и все крестьяне, жили впроголодь, работая на чужой земле. Этот день был самым счастливым в жизни Мастера, не считая дня, когда он встретил Смерка. Конечно, на следующий день малыш, увидев, что ничего в его жизни после загаданного желания не изменилось, и что он и его родители по-прежнему нищие крестьяне, – а не богатые герцог и герцогиня, какими он их себе представлял, загадывая желание, – понял, что ошибся. Но день предыдущий, полный поисков и надежды, несомненно, принёс ему тогда целый бочонок счастья…
И Мастер улыбнулся, снова увидев эту картину. Он смотрел на самого себя – маленького мальчика, бегающего по двору в поисках Склона Мира, – и верил и не верил в это. Неужели это он? Тот малыш, поверивший в сказку и спустя столько лет попавший в неё сам и ставший одним из её героев? Впрочем, это не сказка, это легенда, ставшая реальностью. А легендам, в отличие от сказок, свойственно иногда сбываться.
Квин же увидел самого себя в те годы, когда он только начал служить в воздушной гвардии Рима. Он в первый раз видит Смерка, Смерк в ответ поджигает на нём одежду, когда Квин подходит ближе, чтобы познакомиться с ним. И как тогда его, горящего, облили с ног до головы ледяной водой из бочки, пытаясь потушить пламя. Квин не пострадал, но навсегда с тех пор привязался к Смерку, обучал его и не давал в обиду другим драконам. Те счастливые дни ушли безвозвратно, но Квин видел это время, словно оно повторялось сейчас. И тоже улыбался. Улыбался своему счастью.
А Уоллфрид, в жизни которого было столько драматичного, видел сейчас один из самых ярких моментов своей жизни, который произошёл совсем недавно, года три назад: тогда лорд Лайтенвуд тяжело заболел, искупавшись в ледяной воде пруда, в который его сбросила строптивая Молния. Лорд лежал в своей роскошной спальне, укрытый несколькими одеялами и обложенный пышными подушками, весь горел и метался в жару и бреду. Уоллфрид тогда ни на шаг не отходил от него: прикладывал ко лбу лёд, натирал целебными мазями из трав, давал пить и укутывал. И обливался горькими слезами, потому что очень боялся за жизнь своего господина, дороже которого у него на свете больше никого не было; и сердился на прислугу, которая не соизволила даже предложить ему свою помощь в лечении лорда. Впрочем, Уоллфрид и не принял бы её из чувства ревности. Лайтенвуд же не слышал его утешений, зовя дворецкого в сильном бреду и прося помочь ему. Он даже тянул слабые, дрожащие руки в пустоту, мимо сидевшего у его изголовья Уоллфрида, прося помочь ему и умоляя в эти минуты его о прощении. И тогда Уоллфрид становился на колени и, обняв лорда, громко рыдал от бессилия, и даже в какой-то степени и счастья. Он где-то слышал, что в бреду человек может говорить истину, и что бред – это словно сыворотка правды. Подлинные мысли и чувства в этот момент словно прорываются наружу и открывают всю правду о сущности человека. И Уоллфрид, слушая среди бессвязных бормотаний лорда совершенно искренние его признания, которые, осуждая себя, он приносил дворецкому словно исповедь, был по-настоящему счастлив. Он не знал до того времени, насколько сильно лорд Лайтенвуд его любит. В тот вечер Уоллфрид до самого утра простоял перед его постелью на коленях, крепко обняв закутанного в одеяла больного и, плача от счастья, говорил ему в ответ свои признания, словно «сыворотка правды» – бред – подействовала и на него. Заснул Уоллфрид только под утро, чтобы через пару часов проснуться оттого, что совершенно здоровый хозяин целует его в поседевшую макушку и ласково благодарит за заботу, жалея, что Уоллфрид всю ночь без сна простоял на коленях перед его постелью. Тогда старый дворецкий был счастлив как никогда в своей долгой жизни. Подумать только, его преданное бодрствование исцелило лорда!
Видя перед собой эту картину, Уоллфрид чувствовал, что переполнен бескрайним счастьем. В тот раз после бессонной ночи он почувствовал, что по-настоящему счастлив, что его место – здесь, в замке Вейсголлвилд, рядом со своим хозяином. И в этот момент на его лице засияла радостная улыбка, заставившая дворецкого на время позабыть о том, что случилось сегодня, словно он уже смирился с неизбежным, чего и желал от них сейчас золотой дракон.