Ослеплённые и своими видениями из прошлого, и золотистым сиянием, окутывающим их тела, друзья в немом восторге устремили свои взоры на своего золотого целителя, который гордо сидел на земле, едва видный из-за искрящейся золотом пелены его силы, распахнув громадные по величине и размаху кожистые крылья, играя рыже-золотыми переливами своей чешуи и источая из узких зелёных глаз ослепительно яркий золотой свет, который был ярче самого солнца.
Пока что он не двигался, продолжая радовать их всё новыми и новыми счастливыми моментами из их прошлого. И даже бедный Уинстон, в безжизненно повиснувшем в воздухе теле которого ещё теплилась жизнь благодаря золотому дракону, затянувшему его страшную рану на голове, пребывал сейчас в своём счастливом прошлом. Он видел сейчас свою малую родину – север Англии, графство, расположенное совсем неподалёку от зоны отчуждения, в которой обитали драконы-изгнанники. Там осталась его семья: могилы родителей и младший брат с двумя детьми – племянниками Уинстона. С братом Уинстон провёл всё своё детство, теперь такое далёкое от него. Он видел один из самых счастливейших дней в своей жизни. В тот день брат объявил ему, что дважды стал отцом. Племянники Уинстона, двойняшки мальчик и девочка, привели новоиспечённого дядю в неописуемый восторг, когда он их увидел, – до того они были милые и симпатичные. Счастливый отец семейства с той поры каждую неделю в воскресенье, когда у Уинстона, как и у всех других слуг замка Вейсголлвилд, был выходной (кроме Уоллфрида, потому что он был дворецким), приглашал брата в гости, и тогда Уинстон на весь день погружался в омут счастья, нянчась и играя с племянниками – до той поры, пока лорд Лайтенвуд, узнав об этом, запретил слуге выезжать в те места из-за близкого соседства дома брата с зоной отчуждения. Уинстон плакал, умолял, но – бесполезно. Тут уж он ничего не мог поделать, поскольку воля лорда была для него законом, который он никогда бы не посмел переступить, и с тех пор больше не видел ни брата, ни племянников, и ничего не знал об их судьбе.
Но первый образ – тот день, когда он впервые увидел племянников, – Уинстон созерцал, словно заново переживая уже пережитое им когда-то счастье. И даже несмотря на то, что сейчас он был без сознания, он слабо улыбался, обращая эту улыбку к своим любимым племянникам, видя их перед собою словно наяву – столь же чётко и осознанно.
И тут в его памяти возникла другая, совершенно противоположная по эмоциональной окраске картина: похороны останков семьи Лайтенвудов, растерзанных драконами. Все обитатели замка и друзья из соседних земель присутствовали на этой церемонии. В тот день Уинстон, ещё юноша, только начинал служить в замке Вейсголлвилд, и уже успел привыкнуть к благородным господам, и радовался рождению их наследника, – как вдруг всё это разом обрушилось в неизвестность и их существование лишилось смысла. Хорошо ещё, что маленькому лорду удалось спастись. Так думал Уинстон, стоя в толпе и со слезами на глазах глядя на большие закрытые гробы, возле которых почётным караулом несли свою бессменную вахту самые верные слуги покойных господ, а сейчас они опускали наглухо заколоченные ящики в могилы по прочным канатам. Молодой в ту пору Уинстон видел тогда вокруг себя лишь несоизмеримую атмосферу страдания: застывших в глубокой печали знатных графов, баронов, виконтов; скорбные лица слуг; всадников – солдат замка, – сопровождавших господ в их последний путь. И маленького мальчика, который, уставившись в никуда невидящими глазами, стоял перед могилами, крепко ухватившись за руку толстой кухарки, которая громко рыдала, утирая глаза подолом своего фартука. Но лорд не плакал. Его едва уговорили присутствовать на похоронах родителей, чтобы он смог хотя бы мысленно с ними попрощаться, и тогда, быть может, ему станет легче и он отойдёт от своего горя, как считала его тётя. Она понимала, какой ценой даётся выдержка в этот час бедному мальчику. Но присутствие на похоронах только усугубило состояние маленького лорда, и он впал в ещё большую подавлен-ность, чем прежде, поэтому сразу же после похорон было принято решение увезти его из родных мест, чтобы весь ужас произошедшего как можно скорее забылся.
И вот теперь стали видны результаты: старания тётки не увенчались успехом, и лорд Лайтенвуд с той поры навсегда заклеймил драконов дурной славой, заменив в клейме Верности дракона на льва и убрав первого из своего родового герба, заменив тем же львом, держащим в одной лапе меч, а в другой – отрубленную драконью голову. Он даже оказал давление на короля Англии, который был первым в мире, кто изгнал драконов из своей страны, приняв мораторий. Король, опасаясь, что и других его подданных постигнет участь династии Лайтенвудов, ужесточил мораторий, и драконы были полностью изолированы от внешнего мира путём применения огневых рубежей ночью для сдерживания наиболее свирепых из них, если они попытаются вылететь за пределы зоны отчуждения. А на изменённом клейме Верности теперь был лев, которого неспроста выбрал Лайтенвуд на замену дракону: лев считался древним врагом дракона в геральдической борьбе за корону и трон. С тех пор клеймо Верности оставалось неизменным, пока…
«Великий Фреммор, НЕ-Е-ЕТ!!!» – простонал Уинстон, не понимая, что он без сознания. Тогда, на подходе к Серебряному озеру, он встретил Первого слугу, который сказал, что поможет ему. И Уинстон согласился, не смея спросить своего бога, в чём именно будет заключаться его помощь, и слепо доверился ему, совсем позабыв о том, что Фреммор благоволит к драконам, а это означало, что если он и лорд Лайтенвуд встретятся – один из них погибнет. И старый лакей уже знал, кто именно.
«МИЛОРД, БЕГИТЕ!!!» – что было силы завопил он, не понимая, отчего вокруг тишина и темнота, и не зная, что тот, к кому он обращался сейчас (и забыв, что ещё совсем недавно отрёкся от своей клятвы верности, которую приносил, поступая на службу в замок), лежит, сражённый Королевским мечом лорда Вейсголлвилда, возле Серебряного озера. И убийцей его является Фреммор.
Но призывы Уинстона пробудили в нём новые жизненные силы. После последнего его видения золотистое свечение медленно опустило его беспомощное тело в высокую траву вместе с Мастером, Квином и Уоллфридом.
Золотой дракон перестал светиться и, не дав им опомниться, заговорил:
- Ваш друг жив, но ему необходима сейчас ваша забота. Я не смог в полной мере улучшить его состояние, и теперь только от вас зависит, поправится он или нет.
Друзья подбежали к распростёртому в траве Уинстону. Они хотели расспросить золотого дракона о многом: кто он такой и откуда, и почему помог им; зачем он послал им картины из прошлой жизни, и может ли он дать им какой-нибудь совет или напутствие к дальнейшим действиям после всего того, что с ними произошло, так как они пребывают в полной растерянности; но золотой дракон, словно угадав их мысли, произнёс:
- Не время сейчас думать о том, о чём думаете вы. Позаботьтесь о своём друге, ибо он нуждается сейчас в вашей помощи гораздо больше, чем вы – в моей.
То и дело в благоговейном страхе оглядываясь на огромного и величественного, высотой с половину замка, золотого исполина, Мастер и остальные склонились над Уинстоном, приподняв его с земли и осматривая то место, где совсем недавно зияла глубокая кровоточащая рана. Но сейчас лишь тоненький, едва видный шрам розовел на макушке старика посреди высохшей крови, покрывшей бурой коркой кожу на лбу и голове, и окрасившей волосы. Сам же лакей мерно и глубоко дышал, словно во сне. Но сердце его билось беспокойно, так как он всё ещё мысленно призывал своего лорда, тревожась за его жизнь и судьбу, а его пальцы беспокойно шевелились, будто бы он боролся с кем-то невидимым.
- Ах, Уинстон! – зажмурился Уоллфрид, встав на колени перед другом. – Зачем же ты пошёл за мной?! Ты ведь знал, насколько это опасно, тебе ли не знать этого?! Ты же самый мудрый из всех людей замка! Как же вышло так, что наш милорд сумел обхитрить тебя так просто? – Он схватил его голову в объятья и горько заплакал.