Сказав это, монарх вновь спрятал лицо в ладони и горько зарыдал.
После его рассказа Джереми глубоко задумался, в неподвижности стоя рядом с креслом монарха и глядя в пустоту. Он решил, что всё происходящее зашло слишком далеко и что единственный способ спасти королевство Гулсен – это вступить ещё раз в поединок с грифоньим войском Флёр, но на этот раз продуманно и быстро. Время для разгона закончилось. Стало ясно, что коварная женщина просто хочет крушить всё и вся своим мечом и грифонами, желая полностью уничтожить королевство, изрубить, искромсать его подчистую. С такими людьми не вступают в переговоры, с ними поступают по-иному. И если Флёр так сильно жаждет сражений и поединков, если честное и мирное слово для неё пустой звук, если она завоёвывает обманом и волчьей жестокостью, играя людьми, как ей вздумается, то она получит то, чего так хочет. Войну. Войну до победного конца. Другого выбора у них не оставалось.
Уже стемнело, и монарх устало попросил их идти спать и не беспокоиться о нём. Но как могли Дорнтон и Джереми заснуть в эту ночь, если никто из обитателей Ансерва не сомкнёт глаз сегодня? Молитвы в подземелье не стихнут до тех пор, пока что-нибудь не изменится в состоянии Арсента, – либо в лучшую сторону, либо наоборот. И этого «наоборот» каждый из них боялся сильнее, чем собственной смерти.
Но всё же Джереми и Дорнтон, оставив монарха и томимые тягостными переживаниями, разошлись по своим покоям. Да, в эту ночь никто из слуг резиденции не сомкнул глаз. Они беспрерывно молились Великому Фреммору и первым правителям Гулсена, тревожась за главу своей ветви. Монарх Гулсена вернулся к своему посту подле постели дворецкого и также склонил голову в молитве за его жизнь. Измученный страданиями Арсента и своими собственными, Джастин О`Краун несколько раз проваливался в забытье, и тогда ему грезилось, что королевская грифониха Шейла вновь и вновь обрушивается на Арсента и рвёт его беспомощное тело, вырывая куски мяса и внутренности, стараясь добраться до сердца и проткнуть когтями глаза. Тогда монарх с криком пробуждался и, глядя на бесчувственного слугу, перевязанного и беспомощного, из-за своих ран казавшегося жалким и слабым, опекаемого лекарями, то и дело менявшими ему повязки, вновь погружался в молитву, порой прерываемую отчаянными воззваниями к Арсенту, сердце которого билось в истерзанной груди всё глуше и глуше, а сознание было уже далеко-далеко от этого мира, и он не слышал мольбы и молитв хозяина. Но он чувствовал любовь. Бескрайнюю любовь, исходившую от того, кто незримо присутствовал рядом с ним всё это время. Этот кто-то, как представлялось Арсенту, непременно должен восседать на белоснежном единороге, быть одетым в бело-золотую ливрею и держать в руке пылающий белым пламенем меч, а его волосы, длинные и седые, должны развеваться на ветру подобно морским волнам. И тут он увидел его! Увидел в точности таким, каким себе и представлял. И он улыбался Арсенту, маня его за собой.
«Великий Фреммор…» – в благоговении прошептал дворецкий – и потонул в слепящем потоке белого пламени, – а быть может, и любви…
Ранним утром Джереми, в одной комнате с которым уснул вчера его дворецкий Дорнтон, который, устав от молитв, не мог в такую тревожную ночь заснуть один (граф и слуга сомкнули глаза всего пару часов назад), разбудил дикий шум от топота многочисленных ног по лестницам и коридорам резиденции. Молодой граф открыл глаза, приподнялся, и вдруг какая-то мысль заставила его вскочить и разбудить Дорнтона.
- Просыпайся, Дорнтон, – тихо произнёс граф. – Что-то происходит в резиденции. Слышишь шум?
Старый дворецкий привстал с подушек и, прислушавшись, озадаченно ответил:
- Да, сэр. Какая-то суматоха в коридоре. Что бы это могло означать?
В ответ молодой граф произнёс почти что с ликованием:
- Я думаю, Дорнтон, это всё не просто так. Наверное, эта беготня из-за Арсента. Значит, ему стало лучше, и он очнулся!
Дорнтон сразу вскочил с постели.
- О Великий Фреммор, – обрадованно воззвал он. – Ты услышал, наконец, наши молитвы! Вам необходимо узнать обо всём поскорее от монарха, сэр, сейчас я вас одену.
Он схватил одежду графа со стула и торопливо стал его одевать. Затем, окончив это дело, оделся сам, и в то время как оба уже готовы были выскочить за дверь своей спальни, створки её распахнулись, и к ним вбежал Олдмэн, главный камердинер Ансерва. Его старое лицо было залито слезами, и он весь дрожал.
Дорнтон знал Олдмэна, ведь тот наряду с Арсентом показывал ему резиденцию во время знакомства с ветвью Ансерв, а Джереми был знаком с ним со вчерашнего дня, когда камердинер провёл их в отведённые им для ночлега помещения. И вот теперь граф и слуга буквально застыли на месте, увидев в его глазах то, что совсем не ожидали увидеть. У Олдмэна тряслись руки, лицо было буквально перекошено от необъяснимой боли, а сам он едва мог держаться на ногах. Молодой граф тут же поспешил взять старика под локти, чтобы тот не упал. Решив, что камердинер плачет от счастья, Джереми с радостью в голосе произнёс:
- Успокойтесь, Олдмэн, не нужно же так сильно реагировать на это. Мы тоже рады, но вам в вашем возрасте лучше не…
- Рады?! – дрожащим, срывающимся, но полным возмущения голосом выдохнул Олдмэн, в потрясении глядя на графа. Он отступил на пару шагов, и Джереми увидел вдруг в его глазах чуть ли не дикую ярость – с таким видом старик смотрел на него, ужаснувшись услышанным.
- Рады? – повторил он уже чуть спокойнее, но с нарастающим потрясением, сверкая сквозь боль и ужас своими тёмными совиными глазами. – Как… как вы можете… – Тут он покачнулся, но удержал равновесие, оставшись стоять на дрожащих ногах. И только сейчас Джереми заметил, что у старика на голове повязана чёрная лента с синими полосками по диагонали, а сам он одет в чёрную ливрею особого покроя. – Королевство лишилось главы нашей ветви, а вы… смеете РАДОВАТЬСЯ этому?!
У Джереми потемнело в глазах и он, не помня себя от отчаяния, схватился за спинку кровати, чтобы не упасть от сразившего его потрясения. Олдмэн, громко застонав, с рыданиями бросился прочь по коридору. Дорнтон тут же подхватил своего хозяина под руки, усадив его в кресло, и опустился на колени рядом с ним. Молодой граф глядел широко от-крытыми глазами в пустоту, не слыша стонов Дорнтона, рвавшего на себе последние волосы и с рыданиями проклинавшего Флёр, грифонов и самого себя за то, что не смог спасти Арсента как его подданный. Граф не мог поверить теперь в то, что настолько трагическим оказалось их будущее, вместо победы подарившее им катастрофу.