В какой-то момент среди общей тишины откуда-то сверху и сразу же со всех сторон полилась тихая, неторопливая музыка – наподобие той, которую Джереми и Дорнтон слышали, в первый раз придя в этот зал. Монарх Гулсена, плача, опустился перед гробницей на колени и низко поклонился ей. Затем выпрямился, но остался стоять на коленях с низко опущенной головой. Вслед за ним и все, кто был в зале, преклонили колена перед великим дворецким своего времени. Та музыка была гимном Скорби, и, вслушиваясь в неё, Джереми невольно заплакал, в то время как Дорнтон плакал уже давно, но тихо, как и все остальные, заслышав этот гимн.
Длинная заунывная мелодия, играемая на таинственном неземном инструменте, и льющаяся словно бы из ниоткуда, тянулась бесконечно долго, и, по-видимому, была рассчитана на то, чтобы слушатели почувствовали всю глубину и значимость своей потери, и, стоя на коленях, терпели это неудобство как можно дольше, страдая таким образом за покойного и наказывая себя за то, что не смогли его уберечь.
За гимном Скорби последовал другой – гимн Ансерва, невероятно печальный, но и торжественный одновременно, и не такой заунывный и медленный. И в этот миг все присутствующие хором запели его слова. Эхо от их голосов разнеслось по всему залу, делая атмосферу погребения ещё более величественной. Народ Гулсена отдавал последнюю дань своему правителю, погибшему ради них и мира в их королевстве.
Дорнтон подпевал им, а Джереми не знал слов, и ему стало стыдно, ведь он видел, что даже монарх поёт. Но тут он заметил, что и подданные Анкрауна их не знают, поэтому одни просто стоят, склонив головы, а другим помогают подпевать их слуги. И Джереми также склонил голову и погрузился в созерцание мелодии и хора. В голове его мелькали мысли о Фремморе и его предсказании: «Гулл Шестой на белом драконе отомстит за кровь своего отца…» Теперь эта часть была ему ясна. Но Джастин О`Краун отказался бороться за своё королевство, а значит, отказался и от мести. Тогда Гулл Шестой – вовсе не он. Но кто же тогда?
Вновь загнанный в угол своими рассуждениями, Джереми выбросил «лживое» пророчество Фреммора из своих мыслей, подняв голову и взглянув на ковчег с гробницей.
Из-за того, что ложе почившего было выстлано лучшими пуховыми перинами и бархатом, тело лежало почти что над стенками гробницы, но Джереми теперь едва мог разглядеть его лицо за грудой синих цветов, которые подходящий народ по очереди бросал в гробницу. Спокойным и умиротворённым выглядел сейчас покойный Арсент, будто и не умер вовсе, а так, просто уснул на некоторое время, и, наверно, удивился бы, проснувшись, почему это он лежит в гробнице на каменном ковчеге, а вокруг него собрались и плачут его подданные.
Но Арсент не просыпался. Он заснул, но заснул навсегда. И уже ничто не поможет ему вернуться в этот мир: Великий Фреммор забрал его с собой.
Монарх Гулсена, не допев гимна, громко зарыдал, спрятав лицо в ладони и упираясь локтями в пол. Видя это, все присутствующие смущённо умолкли, не допев половины последней строки, и вслед за этим прозвучал последний аккорд гимна, громкий, тягучий и жалостливый, словно выражая солидарность с рыданиями Джастина.
Джереми понял, что они видят Арсента в последний раз, поскольку те, кто сумел справиться с эмоциями и слезами, глядели сейчас на гробницу не отрываясь, и, наверное, мысленно прощались со своим правителем. И они с Дорнтоном также устремили взор на покойного. Монарх с блестевшим от слёз лицом с трудом поднял взор и что-то прошептал одними губами.
В тот же миг сферическая крышка гробницы стала медленно опускаться от изножья к изголовью, а её края вдруг окутались каким-то полупрозрачным туманом, и на специальный помост, стоявший у изножья гробницы и вровень с ней по высоте, медленно взошёл мужчина на склоне лет в траурной ливрее и с традиционной чёрной повязкой на голове, покрытой сизыми с проседью волосами. У него были строгие и выразительные серо-стальные глаза и небольшая сизо-чёрная бородка. В руках у него была маленькая книжечка в потрёпанном кожаном переплёте с затёртыми медными уголками. Он опустился на колени и молча смотрел на закрывающуюся крышку гробницы.
Когда под её сенью скрылась уже большая часть тела Арсента и все присутствующие в зале в скорбной тишине, нарушаемой лишь отдалённым плачем с нескольких сторон, напряглись и задержали свои взгляды на навеки застывшем теперь лице усопшего, которого они больше никогда не увидят, покрытая синим морем цветов грудь, а следом за ней и лицо исчезли за белокаменной стеной купольной крышки гробницы, и стук её несильным эхом прокатился по залу, заставив некоторых вздрогнуть.
Стоявший на помосте человек, не подымаясь с колен, как и все присутствующие, открыл свою книгу, и в следующий момент по залу эхом прокатился его необыкновенно сильный голос, высокий и торжественный. И вслед за ним, слово в слово, или же повторяя вдогонку, начали шептать и остальные.
Это была молитва по усопшему. Мужчина (представитель ветви Ансерв) являлся кем-то вроде земного священника. Он служил в резиденции главой молитвенных обрядов и следил за тем, чтобы слуги знали и умели молиться Великому Фреммору, применяя ту или иную молитву в различных ситуациях, и учил молодых этому искусству. Теперь же он читал по своей молитвенной книге одну из главных молитв Первому слуге, надеясь, что если он услышит её, то поможет духу Арсента сделать выбор – либо навсегда уйти на вечный покой и обрести счастье, либо возродиться в другом теле – так верили гулсенцы.
Но и читавший, и собравшиеся в зале, и Джереми с Дорнтоном, и монарх понимали, что Арсент не найдёт покоя и ему не надо будет делать этот выбор. Не отомщённый, он станет призраком, если через пять дней месть за него его господина не свершится. Поэтому Джереми с осуждением глядел на Джастина, шепчущего слова молитвы, который не был достоин её произносить и который сдался в самом начале войны, обрекая родное королевство на тяжёлую борьбу и возможную гибель, а родного отца – на призрачное существование в тяжких муках, не отмщённого. Под стать Фреммору.
Монарх заметил, что граф смотрит на него, и тут же отвёл взор в сторону, глядя на помост. Джереми опустил голову, тяжело вздохнув, и взглянул на Дорнтона.
Старик со слезами на глазах старательно шептал молитву, с благоговением, а порой и страхом произнося имя Фреммора, часто упоминавшегося в тексте. С последними словами молитвы вокруг основания каменного ковчега заколыхался белёсый дым, очень похожий на тот, что «закрывал» крышку гробницы. Он охватил подножье и, постепенно умножаясь, пошёл вверх, окутывая густой белой завесой гробницу. Мужчина в ливрее встал с колен и спустился с помоста, а все остальные также встали и, не сводя глаз с необычайного зрелища, изумлённо вздыхали.
- Великий Фреммор… – выдохнул Дорнтон у Джереми за спиной, и граф понял, что дым этот – белое пламя Первого слуги. Однако его самого нигде не было, а была только его сила, которая заволокла собой и ковчег, и гробницу.
Раздался грохот – и каменный ковчег оторвался от пола, поднятый белым пламенем. Под возгласы общего удивления ковчег и гробница начали медленно подниматься над землёй, всё выше и выше, приближаясь к небольшому отверстию в сводчатом потолке, про которое в первый свой день пребывания в Гулсене Джереми думал, что оно является выходом в земной мир. Но это отверстие служило иной цели: как только большая белая масса оказалась прямо под отверстием, оно расширилось, пропуская ковчег в свои недра, а затем исчезло, оставив после себя лишь щербатую поверхность каменного потолка.
После этого в наступившей тишине монарх Гулсена поднялся на помост, ведя за собою Джереми и Дорнтона, в тревоге гадающих, зачем Джастин О`Краун позвал их и что хочет сделать.
Поднявшись на помост, монарх попросил их встать рядом и обратился к присутствующим. Он поблагодарил их за то, что они выразили почтение памяти его покойного соправителя, придя в этот зал, но много говорить об Арсенте не стал. Вместо этого Джастин О`Краун стал говорить о Джереми и Дорнтоне. Граф и слуга с удивлением слушали, как монарх пытался убедить подданных Ансерва в том, что Истинные не были причиной гибели Арсента, а потому он видит в них достойных воинов и передаёт им право вести борьбу без его, монарха, участия.