Озлобленный Купцов записал показания Глины, а вытирающая слезы мать подписала протокол. Глина тоже поставила свою закорючку.
– Скажите, а этот убийца уже арестован? – спросила Таисия Переверзева, – Глина ведь давала на него показания, ей ничего не угрожает?
– Самый главный враг Глины – это она сама, – криво усмехнулся Купцов.
Глина и мать вышли из здания отдела.
– Доченька, ну как ты… Совсем забыла нас, – робко упрекнула Таисия, – может, тебе деньги нужны?
Глина посмотрела на мать, словно с некоторым сожалением и вдруг порывисто ее обняла.
– Не переживай, всё у меня нормально. Сама как?
– Да… – мать махнула рукой и засмеялась сквозь слёзы, – я за тебя переживаю, день и ночь думаю. Что же делать с тобой – не знаю.
Глина оглянулась и увидела в конце улицы Колю, он махнул ей рукой. Рядом с ним стоял высокий толстяк с родинкой на подбородке. Ну, что за жаба…
– Мне пора, мам, – сказала Глина, и, чмокнув мать в мокрую щеку, побежала к машине.
Мать смотрела ей вслед, закусив губу. Пройдет много лет, прежде чем они увидятся снова.
Часть 2. Тим
Дар напрасный, дар случайный…
(с) А.С. Пушкин
***
Зинаида Всеволодовна Оржицкая была дама с характером. Она состояла из правил и запретов, выглядела чопорно и надменно. Даже тень ее была острой и угловатой, не меняясь ни в полуденный, ни в полночный час, словно повелевала Зинаида Всеволодовна не только людьми и предметами, но и временем.
Шелест длинного серого платья, нитка розовых бус, подобранных одна к другой по размеру и отливу – от темных к светлому и обратно – вот, что запомнил внук Тим. Бабушкины вещи было трогать нельзя, но все её безделушки, книги и коробочки манили Тима. О бусах и говорить нечего: они мерцали, как глаза невидимых существ. Маленький, пухлый, молчаливый, Тим всегда выглядел испуганным, словно только что сотворил шалость или задумал её, но страшится наказания. Ему казалось, что бабушка видит его насквозь, потому действовать с ней надо было не обдуманно, а внезапно. Так, однажды, сидя на коленях бабушки и слушая стихи Чуковского, Тим протянул руку к запретным бусам, и его словно ударило током. Мальчик вскрикнул и повалился на пол с колен, бабушка не успела его подхватить. Очутившись на полу, Тим громко заплакал и затряс рукой, на которой отчетливо проступили волдыри ожогов. И как только сама Зинаида Всеволодовна носила эту пакость? И не жгла она ей грудь, и платье не портила! Бабушка, однако, не пожалела Тима, а только встряхнула воющего внука хорошенько, и наказала, отправив сидеть в кресле носом к стене.
Одного бабушка не знала: это наказание было нестрашным. Завитки на обоях образовывали то пасть льва, то герб средневекового рыцаря, то шпили ледяного дворца Снежной Королевы, то карту Изумрудного города. Рассматривая обои, поворачивая голову то влево, то вправо, скашивая глаза в угол или прищуривая их, можно многое было увидеть, скрытое для других. На потолке бабушка показывала сказки, как на экране телевизора, а на поверхности отполированной до блеска мебели жили солнечные зайчики, которые играли с Тимом.
С дочерью, зятем и его братом-алкоголиком, живших в этой же коммуналке на Литейном, Зинаида Всеволодовна не общалась, ограничиваясь при редких встречах с кем-то из них сухим кивком. Её комната, одна из трех, принадлежавших Оржицким-Фенькиным, была осколком ушедшей эпохи. Сведущему казалось: сейчас с кушетки встанет Даниил Хармс в своих невообразимых клетчатых укороченных брюках и выкинет нелепое антраша под всеобщий одобрительный смех. Или Ольга Судейкина, таскавшаяся по гостям с клеткой двух синих неразлучников, станет убеждать в том, что революция совсем не панацея, что Париж пережил их уже несчетно, а вот Россия захлебнется кровью. Или пьяный Есенин встанет на коленки в поисках закатившегося перстня, проклиная то ли злодейку-судьбу, то ли очередную бутылку. Несведущий, в комнате Зинаиды Всеволодовны ощущал себя в музейным посетителем, да только чужих к себе она не впускала. Комнату покидала редко, всякий раз запирая ее на ключ, хотя для жительницы питерской коммуналки это было не так уж странно.
Тим не раз слышал, как его родители и непутевый дядька планировали выселение бабки из комнаты в дом престарелых. Обычно после таких обсуждений Фенькины уезжали на дачу в Комарово и там наслаждались простором, но перейти к захвату чужой территории не решались. За эти шушуканья и козни, которые родные строили против бабушки, Тим был готов их возненавидеть, и потому лишь не обозлился, что дальше разговоров у них дело не шло.