— Ты переделала план? — спрашивает он, но, что удивительно, пакеты берет и идет к себе. Я тут же в припрыжку за ним. Хватаю папку. В кабинете достаю листы, пока он разворачивает одну из рубашек и осматривает ткань. Блин, ну померь. Хотя можешь и так оставаться. Потому что смотреть на тебя одно удовольствие.
— Померьте.
Он поднимает глаза, снимает рубашку и меряет новую. А у меня такое удовольствие по телу разливается, словно только что тренировка закончилась, и можно сделать глоток воды.
Черт, как ему идет этот цвет. Я так и знала!
— Хорошо, мне кажется. Вам идет.
— Вроде ничего. Главное, чтобы ты меня как клоуна не вырядила.
— Я бы не посмела. Посмотрите?
— Да, — подходит он ближе, а я втягиваю аромат его геля для душа, парфюма, сигарет и черного чая. Убойное сочетание. Стреляет прямо в мозг, стекает к животу. — Уже лучше. Но хвост переделай. И винт не такой огромный, иначе вертолет будет заносить. Ты словно вертолетов никогда не видела.
— Вы же меня в цех не пускаете?
— Чтобы у меня там производство встало? Сиди тут, хоть не убьешься.
Я молча собираю папку. Обида жжет горло.
— Бывший не звонил? Не беспокоил?
— А! Я вообще про него забыла! Он хоть жив?
— Жив. В больнице. Думаю, больше не тронет.
— Вы и правда его уволили?
— Конечно. Я слов на ветер не бросаю. Ты рубашки как купила.
— Через интернет. Сайт дать?
— За чей счет?
— За свой счет, конечно. По моей же вине вы те потеряли.
— Чек скинь в бухгалтерию, тебе начислят.
— Не надо, я же сказала. Мне не трудно и вам идет. Мне хотелось что-то сделать для вас, как вы вчера для меня, — говорю, а сама сыкую под его взглядом прямым. — Ну что? Не люблю быть в долгу.
— Никто мне ничего не покупал, потому что ему просто захотелось это сделать.
— Ну так в ответ же на доброе дело.
— Я не добрый, Маша.
— Может и да, но поступки определят человека. Я пойду тогда работать.
— Да, иди. Рубашки потом развесь.
— Ладно. Арсений Ярославович…
— Что?
Как его позвать, что он про меня подумает… Лучше не надо. Лучше оставаться и дальше боссом и подчиненной.
— Кофе вам сделать?
— Сделай, — смотрит он мне вслед с прищуром, но больше не говорит со мной. Иногда лишь выдавая короткие приказы. Вечером мы спокойно расходимся. И глупо, но я испытываю дурацкое острое разочарование, что он снова поехал к своей Августине. Что он будет с ней делать? Ему будет хорошо? Надеюсь, ему будет хорошо.
Вечером, после тренировки, мама задает вопросы. Неудобные, на которые у меня самой нет ответов. Почему молчаливой стала, почему на работу стала носить блузки вместо кофт закрытых, почему волосы стала не зачесывать, а распускать.
Я-то понимаю, почему это происходит, но не скажешь же маме, что банально влюбилась в босса. Почти пол ночи работаю над вертолетом, вижу, что результат отличный. Я придирчива к своей работе, но сегодня меня все устраивает. И мне очень хочется, чтобы Распутин меня похвалил. Так что иду к нему в кабинет почти дрожа от нетерпения и страха.
Не стучу, сразу открываю.
— Да не за что, брат, сочтемся. Ксюхе привет.
У него брат есть? А какой он был в детстве?
— Что принесла?
— План.
— Так быстро? Ты хоть спала?
— Достаточно, чтобы работать.
— Ладно, неси, посмотрю, — встает он, освобождает мне место, и я почти не думая бегу к нему, падаю в кресло, ощущая, какое оно невероятно удобное. Раскладываю все, жду вердикта. Минуты, две, пока он шуршит бумагами, а я смотрю на его увитые венами руки. И все-таки чем он занимается? Каким видом спорта? Я бы посмотрела, как он штангу тягает, что угодно тягает. А меня бы смог в воздух поднять? Удерживать на весу.
— Неплохо.
Он сказал, неплохо! Это почти как признание. Счастье безмерное и я тут же поворачиваюсь и висну на нем.
— Спасибо! Я очень старалась.
Он не реагирует, только замирает. А потом вдруг толкает меня и легко, словно пушинку поднимает на стол. Я ахаю, когда его горячая ладонь опускается мне на бедро, сжимает. Через толстую ткань оставляет след. В воздухе потрескивает грозовое предупреждение. Вот-вот хлынет ливень. У меня между ног так точно. Он другой рукой задирает подол юбки, открывая мои украшенные синяками ноги. Сначала их осматривает, продолжая причинять легкую степень боли.
— А-арсений Ярославович…
Он молчит, ждет чего-то. Ждет, что я делать буду. А мне все на свете хочется. Между ног горит огнем, но стоит ему один раз позволить вольность, дорога в мир авиации будет для меня закрыта.