— Тогда тем более не понимаю, какой вам резон работать у меня помощницей.
— Сидя в конструкторском, я ни на милю не приближусь к возможности самой полностью сконструировать вертолет и посмотреть, как он взлетит, а мы бы в сами нашли общий язык, и вы бы меня всему научили.
Он замолкает, а мой страх снова занимает лидирующие позиции.
— Арсений Ярославович! Арсений Ярославович! Софа!
Вдруг дверь со звоном разъезжается, и я скорее выпрыгиваю из стальной кабины, висящей на высоте десятого этажа. Правда опять падаю в ноги генерального. Софа помогает мне подняться, и я поднимаю глаза, смотря в грозное лицо Распутина.
Секунда. Две. Пауза затягивается, а воздух накаляется добела. Кажется, я сейчас просто закричу от напряжения!
— Вы приняты. Завтра выходите. София Вадимовна, оформи, — говорит он и скрывается в своем кабинете, а я поворачиваюсь к Софе, улыбка которой ярче самого солнца. Мы визжим от радости, обнимаясь и приплясывая. Давно мне не было так хорошо. Давно я не была так счастлива.
— Не такой уж он и тиран, — смеюсь я, по-другому осматривая кабинет. Это ведь теперь мой кабинет.
— Не обольщайся, а самое главное не влюбляйся…
— Да ладно тебе. Он не настолько красив, чтобы тут же течь от него. Да? — я округляю глаза. — Ты была влюблена в него?
— В Распутина все так или иначе влюбляются. В нем слишком много нерастраченного тестостерона. Просто будь готова, что это ничем не закончится. Я вот поскорее замуж вышла, чтобы мысли не забивать.
— Не переживай. Мне это не грозит. У меня вообще к мужчинам иммунитет…
— Ну дай-то Бог. Так, давай я еще раз тебя проинструктирую и побегу. Господи, слава Богу, что он взял тебя.
— Да я сама не верю своему счастью!
Глава 3
Мы с Софой перебираем папки, в которых лежат договора с поставщиками. Смеемся, обсуждаем, чем она будет заниматься в декретном отпуске. Она, конечно, торопится смыться, но я не отпускаю ее, пока все не буду знать досконально. Я больше не должна ударить в грязь лицом.
— София Вадимовна, — врывается в наш уютный уголок низкий, напряженный голос. Очевидно, он уже не первый раз зовет нас. — Я напоминаю, что сегодня ваш последний рабочий день.
Он выглядит совсем иначе. В его волосах капли воды, а на плечах надет свеженький пиджак. Я помню, что у него тут ванная и гардеробная, потому что он порой проводит за работой сутки. И все равно, это удивительная метаморфоза.
На его лице нет улыбки, но от него веет положительной энергетикой.
— Да, да, я поняла. До пяти никуда не уходить.
— Это, конечно, тоже, но скорее всего вы смоетесь, как только я войду в двери лифта. Это вам. Знаю, вы скорее всего сразу уйдете потом во второй декрет, но скажу, что у меня никогда не было более квалифицированного секретаря.
— Вообще-то помощника.
— Да, помощника. Это вам, — он протягивает конверт, и Софа удивленно поворачивает ко мне лицо. — Это не деньги. Их вы получите в бухгалтерии.
Она открывает конверт, а там билеты.
— Когда моя сестра была беременна третьем ребенком, она отдыхала там. Ей понравилось. Плюс немецкое гражданство ребенку никогда не повредит.
Она ахает, хочет обнять начальника, но он делает шаг назад, очевидно не терпит лишних прикосновений. Тоже мне, грубиян. Не дал себя обнять. С другой стороны, он очень щедрый. А еще у него есть сестра. Я не знала.
— Извините, забылась на радостях.
— Просто будьте счастливы. Мария Викторовна, я ушел до конца дня. Завтра не опаздывайте, — прощается он и уходит, оставляя нас с Софой в тишине, которую сопровождают вздохи удивления.
— Он никогда не делал мне подарков. Никогда, понимаешь, Маш.
— Стоило ради этого забеременеть и уйти в декрет?
— Конечно, стоило! — кружит она меня, а потом сразу звонит мужу, маме, папе, потом убегает, чтобы рассказать обо всем подружкам, которых тут оставляет. Я же остаюсь одна и еще минут сорок просматриваю договоры, которые требуют внимания, потом смотрю расписание Распутина.
Софа прибегает, но тут же собравшись убегает.
— Маш, если что на связи. Я в тебя верю.
«Я тоже в себя верю. Вроде бы», — шепчу уже в закрытые створки лифта. Потом поворачиваю голову к двери начальника. Нужно в любом случае зайти и все посмотреть. Должна же я быть в курсе.
Поднимаюсь на ноги, вытираю потные ладошки об ткань юбки и делаю несколько шагов к двери. Нажимаю ручку, открываю. У меня дыхание перехватывает. Здесь даже самая первая модель вертолета есть, которую Распутин собрал в детстве. Это настолько потрясающе, что я почти не дышу. Почти на цыпочках хожу вдоль стен, увешанных наградами и фотографиями с известными лицами. И нигде Распутин не улыбается. И нигде никого не касается. Странный он конечно. Но гении все странные.