— Проверяю кое-чего, — буркнула я, пытаясь высвободиться. — Пусти! Пожалуйста…
Вежливости не хватало не только ему, да. Как бы теперь и вовсе в одиночестве не пришлось топать. Неведомо где, неведомо куда…
— Я больше так не буду! — торопливо добавила я, представив, что сейчас меня действительно бросят посреди поля и ночи. И едва сдержалась, чтобы не шарахнуться, когда Йонто, отпустив мою руку, сел на траву. — Эй… ты чего?
— Сядь, — велел он.
Я послушалась. Не знаю, правда, зачем. Он же расшнуровал ботинки, снял их и протянул мне.
— А… как же ты?! — растерялась я.
— Я привычный, — сухо отозвался Йонто. — Ничего со мной не будет. А ты без ног останешься. Что потом прикажешь с тобой делать? На руках тащить?
— Не надо на руках, надорвешься еще. Или вообще уронишь, — отказалась от сомнительной чести я и все-таки взяла ботинки. Раз сам предлагает, глупо же отнекиваться?
Ботинки конечно же оказались большими, но благодаря их мягкости, легкости и хорошо утягивающей шнуровке проблем не возникло, и я смогла идти гораздо быстрее. Йонто же шагал так, словно ему и впрямь было не привыкать разгуливать босиком. Я шла следом и ломала голову над тем, как начать разговор. Эйторра, Западный край, Прайго… Мне это ни о чем не говорило. Не мешало бы узнать более подробно, куда я попала, но как об этом спросить? Прямо заявить, что я, похоже, из другого мира? Не наврежу ли я себе? Нет, рядом с Йонто удивительно спокойно, но… могу ли я доверять своим ощущениям? Никогда еще они не были столь яркими и сильными, и, признаться, это пугало.
Йонто тоже молчал. Его будто совсем не волновало, кто я и что со мной произошло. Я бы с непонятной девицей ни за что не связалась. Пусть бы топала в деревню, не моя печаль, дотопает или нет. И не его. А вот поди ж ты… Вернулся. Не бросил. Не в моих же сомнительных обещаниях дело? Тогда почему? В добрые намерения окружающих я с детства не верила. Должно быть тут что-то еще… Должно.
И мысли эти, неблагодарные и тяжелые, не желали уживаться с чувствами.
Как бы и в самом деле с ума не сойти.
Через какое-то время боль в ногах и голове стала невыносимой, и я не могла ни идти, ни думать. Споткнулась, упала, кое-как села и продолжать путь наотрез отказалась. Йонто попробовал уговорить, потерпел сокрушительное поражение, без колебаний отмел коварное предложение понести меня на руках и объявил привал.
Ура. У меня есть шанс выжить.
Правда, привалы я представляла себе несколько иначе. И в мыслях моих рисовались костер, вкусная еда, удобные спальные мешки… Романтика, в общем. В реальности же не было ничего, кроме елочек и травки. Старовата я для такого экстрима! Да и как уснуть в присутствии незнакомого человека, которому пока что не можешь доверять?
А вот Йонто ничего не смущало. Он быстро нашел ровное местечко, безжалостно ободрал несколько еловых лап, сложил их на травке и бросил поверх свою безрукавку.
— Ложись, — кивнул на импровизированную постель, а сам, отойдя на шаг, прочертил подобранной толстой палкой линию.
— Это твоя половина, а это моя. Попробуешь пересечь черту — закричу, — предупредил он и, улегшись прямо на землю, повернулся ко мне спиной.
Э… Что? Он серьезно?!
Искушение проверить было велико. Но вдруг и правда кричать будет, и кто знает, что тогда на шум приползет. Скорчив рожицу его лохматому затылку, я осторожно забралась на подобие лежака и натянула свою безрукавку до самого носа. Повертелась с боку на бок — да уж, это вам не царское ложе, наутро без слез не встанешь! — полюбовалась на небо, густо усеянное звездами — ни одного созвездия так и не опознала, что лишь подтверждало дикую догадку, — и наконец-то не выдержала.
— Тебе не холодно? — повернувшись к нарисованной границе, шепнула я.
Но отвечать мне не пожелали. То ли посчитали ниже своего достоинства, то ли правда уже спали… Повторять вопрос не стала, вдруг разбужу. Или рассержу. Не знаю даже, что хуже. Нужно попытаться уснуть. Тогда и мигрень утихнет, и…
…возможно, проснусь я в своей постели.
Последняя мысль приободрила. Я натянула безрукавку на голову, закрыла глаза и задышала, считая вдохи и выдохи. И все-таки провалилась в желанный сон, глубокий, крепкий, наполненный надеждой.
Тем поздним вечером Йонто разбудил разговор. Срывающийся шепот, торопливый, молящий, вкручивался в уши, проникал в голову и, казалось, царапал ее изнутри.
Соврала старуха о том, что вино легкое. Об остальном, видимо, тоже ни словечка правды не сказала. А словечки-то оцарапали душу не хуже, чем жуткий шепот — голову. Лучше бы на улице где прикорнул, право слово…