— Это я должен услышать… — Он встает рядом со мной, проверяет масло, которое я налила на дно вока, прежде чем бросить внутрь болгарский перец.
— Хорошо, хорошо … Логан настойчив и властен, но он способен на компромисс и даже время от времени вести цивилизованный разговор, в то время как Росомаха дикий и непредсказуемый. Бомба замедленного действия без счета. — Я думаю об Алеке и тайне, которую я никогда не хотела разгадывать, но недавно обнаружила желание узнать. — Никто не знает, как он работает или почему он такой, какой он есть.
Мои ноги напрягаются, когда теплая костяшка пальцев скользит под моим подбородком, и Алек поднимает мой взгляд, чтобы встретиться с ним.
— Предсказуемость означает легкую цель. Компромисс оставляет место для проникновения. И единственный способ узнать, как что-то работает, это изучить. Ты должна быть очень внимательна. Ты никогда не была по-настоящему хороша в этом, не так ли?
Я делаю глубокий вдох, переводя взгляд с него в сторону. Его точка зрения точна, но в то же время несправедлива. Он выбирает действовать так, как он делает, когда он мог бы быть другим со мной, более мягким. Это его вина.
— Я обращаю внимание, — говорю я ему.
Одна темная бровь поднимается.
— Правда?
— Да. — Я киваю. — Просто я не так уж много хочу вспомнить.
Он смотрит на меня мгновение, прежде чем опустить руку и выйти из кухни. В состоянии раздраженного замешательства я доедаю наши фахитас, решив, что моего грохота шкафов и тарелок достаточно, чтобы предупредить о том, что пора есть. Алек выходит из своей комнаты, уткнувшись лицом в телефон.
— Очень тонко, Оукли.
— Ну, у меня нет звонка на ужин, так что…
Он делает паузу на мгновение, но решает не признавать мою ссылку на то время, когда мы были детьми. Его мама так сильно хотела иметь тот Маленький Домик в Прериях, где дети приходили на ужин по звону коровьего колокольчика. Они все сидели и рассказывали о том, как прошел день, прежде чем играли в приятную семейную игру, а потом ложились спать с полными желудками и счастливыми сердцами.
Их дом был совсем не похож на этот.
С отцом, который редко приезжал домой, и матерью, страдавшей от депрессии, мальчики Дэниелс действительно были только друг у друга. Пока в один прекрасный день у них не осталось даже этого.
Я никогда не понимала, почему вдруг Роуэн и Алек не смогли ужиться. Поначалу все было не так уж плохо, скорее из-за двухлетней разницы в возрасте они спорили. По мере того как мы становились старше, они становились все более ненавистными, отдаленными друг от друга. Каждый раз, когда я спрашивала Роуэна об этом, он только говорил, что Алек был плохой темой, и надо держаться от него подальше. Мне никогда не приходилось решать, слушать или нет, потому что Алек всегда делал этот выбор за меня.
— Чувак, ты был таким придурком по отношению ко мне, когда рос.
Он замирает, его голова поворачивается в мою сторону, и я бы поклялась, быстрый выдох и опускание бровей означают, что он раскаивается. После этого он замолкает, поэтому я ничего не говорю, предпочитая посмотреть фильм на диване, как только закончу есть. Это занимает добрых пятнадцать минут, но Алек, наконец, убеждает себя присоединиться ко мне. И, как только он это делает, я теряю фокус на фильме, но все равно продолжаю смотреть в телевизор. Он интригует. Я ничего не знаю об этом человеке. Почему он ушел, где он был или почему он вернулся.
— Оукли, — его голос низкий, но повелительный, — посмотри на меня.
Мое тело все еще обращено вперед, я смотрю только на него. Темно-зеленые глаза цепляются за мои, заставляя мой взгляд оставаться на нем.
— Все произошло не так, как я хотел, — признается он, и в его тоне сквозит сожаление. Гнев ожесточает его черты.
Я ерзаю на подушке, мое тело теперь обращено к нему, и я шепчу свой вызов, надеясь научиться, но все равно боюсь.
— Скажи мне, чего именно ты хотел?
Его взгляд быстро опускается на мои губы.
— Я хотел быть тем, к кому ты подошла первой, тем, к кому ты постучала в дверь, кого искала, тем, кого ты увидела.
— И когда этого не произошло, твой запасной план состоял в том, чтобы оттолкнуть меня?
Он качает головой, опуская глаза в пол, прежде чем снова поднять их на меня.
— Я бы вернулся в прошлое, если бы мог.
Наверное, мне не следовало бы, но я все равно спрашиваю:
— А если бы ты это сделал, что бы ты изменил?
Он смотрит на меня, его глаза мягкие, как шелк, открывая первый признак печали, который я когда-либо видела от него.
— Всё.
Его неожиданное признание вызывает давление в моей груди. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но не могу найти его, уставившись на мужчину передо мной.