– Сильно ударилась, торопыга?
Я улыбнулась:
– Все нормально. А ты как?
– Бывало получше.
Он взял меня под руку, и остаток пути до хлева мы проделали так. Было приятно.
Внутри оказалось холодно, с сеновала тянуло сыростью. Мы сбились в кучу и сунули ноги под одеяла, которые припрятали там еще с осени. Было темно, несколько ламп внизу не могли осветить даже лужайку. У меня болели голова и бедро в том месте, где я на него приземлилась, покрасневшие руки совсем заледенели – просто жалкий обломок. Все мы были жалкими обломками.
Какое-то время мы молча курили, передавая друг другу косяк, но, когда до прихода оставалось несколько затягов, Джейн сказала:
– Я и не догадывалась, что Марку нужно бриться.
– Нет. – Адам забрал у Джейн самокрутку и изящно зажал ее меж тонких пальцев. – Он весь покрыт пушком, этот Марк, словно персик. Это была моя бритва. Из моего косметического набора. Хорошая тяжелая бритва, не какая-нибудь одноразовая. Отец подарил ее мне на день рождения в прошлом году. Я иногда брил ей ноги, но, конечно, сейчас придется об этом забыть, раз уж Лидия объявила крестовый поход против женственных парней. – Он затянулся, затем выдохнул, не дожидаясь, пока дым наполнит его легкие, и быстро сказал: – Вы не подумайте, что я собрался ей пользоваться. Я вообще не знаю, где она сейчас. Лидия унесла ее с собой вчера вечером, после того как помогла мне прибраться в комнате.
– Сочувствую, – сказала я.
– И я, – откликнулась Джейн.
Адам продолжал:
– Отбеливатель был повсюду. Должно быть, Марк открыл полную бутылку, потому что там, блин, целое озеро растеклось по полу. Наверное, под кроватями или еще где до сих пор немного осталось. Я ведь слышал шум, понимал: что-то тут не так, а потом почувствовал запах, но это было в полусне, знаете, как это бывает, когда ты только проснулся и еще ничего не соображаешь. И тогда я спустил ноги на пол, а он был мокрый, даже скорее липкий, словно наступил в лужу в носках.
Мы с Джейн молча кивали. А что тут скажешь? Адам передал мне косяк для последней затяжки. Я с радостью приняла его, потому что теперь хоть было чем занять руки.
– Одежда на нем вся промокла, наверное? – спросила Джейн. – Ну, из-за того, что он там лежал в отбеливателе?
– Он был голый, – сказал Адам. – Совершенно, абсолютно голый. Я едва не споткнулся об него, когда брел к выключателю, а потом, когда свет зажегся, я уже понимал, что все очень плохо. Он лежал лицом вниз, так что я не мог видеть его… ну понимаете… – Он молча покачал головой. – Его член. Я должен взять себя в руки и выговорить чертово слово. Член. Я не мог его видеть, поэтому не знал, что он с собой сделал. Достаточно и того, что он валялся голый на полу посреди гребаного озера отбеливателя. Прошло еще секунды четыре, прежде чем я увидел кровь, сочившуюся в отбеливатель. Тогда я и отправился за Риком. Я решил, что, может, он пытался выпить эту дрянь или перерезал себе вены, что-то такое. Я не сомневался, что он окочурился. Ни секунды. Я и сказал Рику: «Марк умер. Мертвый Марк лежит на полу в нашей комнате». – Он замолчал, переводя взгляд с меня на Джейн и обратно. – Пипец, да?
– Нет, – ответила я. – А что еще ты мог подумать?
– Ну я… даже не знаю. – Адам потянул за нитку, торчавшую из одеяла, и начал обматывать ей палец, пока кончик совсем не покраснел. – Я сегодня разговаривал с его отцом. Они вам об этом сообщили?
Мы отрицательно покачали головами.
Адам отпустил нитку, взял у меня бычок и положил его на кончик языка. Он всегда так делал.
– Я думал поехать в больницу, но его отец не захотел, чтобы кто-то из нас там был. Он отправил Рика обратно, как только приехал из аэропорта. Но позже он говорил со мной по телефону, поблагодарил меня: «Спасибо за то, что ты сделал для Марка. Мы будем вспоминать о тебе в наших молитвах. Пожалуйста, помолись и ты за Марка». Вот что он мне сказал. Слово в слово.
– Но подумай, в каком состоянии его сын, – заметила Джейн.